Твёрдость по Бринеллю

Сема, решивший для себя, что после бани, где он предстал перед Наташей с голым задом, требуется «продолжение банкета» по обычному сценарию, опешил: он не ожидал от нее такого приема — и ответил неожиданно грубо и бесцеремонно:

— Я здесь буду спать!

— Катись отсюда в кухню — там твое место! — метнула рукой в дверь Наталья.

Но Сема совсем охамел:

— Сама катись!

Он не понимал, как это так: для чего же он сюда тащился по морозу за семь верст щи лаптем хлебать, если в пустом доме — подружка «отрубилась», не в счет, — быть с желанной женщиной да не переспать с ней! Нет, такой шанс упускать нельзя. Да ведь она же сама его сюда пригласила! Ясно, зачем. Чего ж теперь ломается, недотрогу из себя корчит? Да не бывает так, не бывает! Выходит, его провели?.. Сема начал свирепеть.

Наталья тоже побелела от гнева, аж задохнулась.

— Ты… ты… как ты можешь… Человек… почти умирает… а ты о себе только думаешь! Гад ты… гад… Убирайся!.. — голос Наташи почти сорвался на визг. Как это чудовище сейчас может думать и помнить еще о чем-то, кроме внезапной Нининой болезни? Ногтями она вцепилась в голое, ненавистное ей тело Семы и попыталась сдернуть его с кровати. — Убирайся! Убирайся!..

От дикости происходящего и собственного бессилия у нее началась истерика.

— Я… я убью тебя, если ты не уйдешь! — кажется, Наташа и в самом деле готова была сделать это…

Сему наконец проняло. Он соскочил с кровати и, уже откровенно мешая грязные и матерные слова ругани, ушел в кухню.

Наташа бессильно опустилась на свою кровать: «Чудовище, чудовище… Да все хоть сдохните тут — он и не вздрогнет, свои дела справит…»

Нина все так же, в тяжелом забытьи, со страдальчески сведенными бровями, постанывала на своей лежанке…

Наташу душили слезы: «Не слышала, Нинка… А он-то, подлец… — Наташа застонала: горькое разочарование в человеке постигло ее. — Негодяй…» Наташа кинулась на подушку и чуть не разрыдалась от только что испытанной беспомощности и дикости всей сцены. Впервые она столкнулась с дремучею мужскою силой — и где? Значит, ее приглашение в деревню Сема воспринял как предложение вместе провести ночь?.. Вот как он о ней думал? А она поверила, что он ее любит… Неужели все мужики такие — ни одного чистого помыслу, только похоть? А как же дружба, товарищеские отношения, просто помощь? Или им за все это надо платить? «Мерзко, мерзко все это…»

Немного успокоившись, Наташа подняла голову и снова всмотрелась в подругу. Нина перестала стонать, лежала тихо. «Кажется, она засыпает. Пусть поспит. Авось температура утром спадет…» Наташа не заметила, как и сама задремала.

***

Утром она проснулась и первым делом тревожно взглянула на Нину: та уже не спала, а, лукаво улыбаясь, примеривалась к Наташе, собираясь выкинуть над спящей подружкой одну из своих обычных штучек: пощипать или просто потузить ее.

— Ты что, оклемалась? — обрадовалась Наташа. — Слава Богу, значит, баня помогла, теперь хоть до дому нормально дойдем!

Она поднялась и пошла наставлять самовар. В кухне она хмуро прошла мимо Семы, как мимо пустого места. Скорей, скорей управиться здесь с делами — и бежать отсюда, вернуться к людям!

Они напились последний раз чаю в деревенском дому из настоящего самовара и принялись наводить надлежащий порядок в доме и бане: подмели полы, прибрались, вылили всю воду — чтобы не замерзла, закрыли печные трубы. Наташа принимала работу: полный порядок. Теперь можно было отправляться в обратный путь.

Сема последним вылез из дома через окошко в сенях — входная дверь им так и не поддалась, вставил раму, закрепил ее гвоздями и спрыгнул вниз с козырька над крылечком. Нацепив лыжи, он возглавил экспедицию.

День стоял очень ясный и морозный, да такой ветреный, что хоть не ходи никуда. Но надо было поторапливаться. Еще раз оглянувшись на желтый, обшитый по-городскому дом, лыжники, пробивая грудью встречный ветер, двинулись по звенящей, сияющей белой целине, оставляя позади опустевшую деревню и держа курс прямо на виднеющуюся вдалеке церковь.

Двигаясь замыкающей в их маленькой команде, сразу за Ниной, Наташа все еще беспокоилась: «Уж если Нинка и дойдет, так все равно сляжет», — слишком сильно пронизывал грудь встречный ветер, их куцые курточки, не приспособленные для такой погоды, не спасали; а в глубине души, даже не облекая это в слова, удивлялась безропотности и выносливости Нины и даже восхищалась ею: «Здоровская девка!»

Довольно быстро они добрались до села, посреди которого на высоком берегу Двины стояла церковь.