Твёрже алмаза

– Я не сержусь. Мне тоже не хочется подписывать парню смертный приговор. Но ты ведь сама всё понимаешь, правда? Помилуй я его, так он примет это за слабость и завтра у нас будет ещё более жестокий, непримиримый враг, чем сегодня. Иногда жестокость меры вынужденная и необходимая. Крайне неприятно, но так надо. Не грусти, любовь моя. Самое главное, что мы оба живы. Все испытания скоро останутся позади. В твоих глазах опять зажгутся веселые солнечные огоньки. Пока человек жив любая, даже самая тёмная ночь, преходяща.

Каролина кивнула, невольно хмурясь.

– Скажи, о чём ты сейчас думаешь? – осторожно отводя с её лица упавшую прядь, спросил Сид.

– О Питере. Знаешь, я была влюблена в него до свадьбы? Это из-за него я ни в какую не хотела выходить за тебя.

Улыбнувшись одним уголком рта, так, что улыбка получилась не слишком-то жизнерадостной, Сид кивнул:

– Догадывался.

– Я тогда днями и ночами мечтала о том, чтобы он смотрел на меня с восхищением. Сбылось, в точности, но всё получилось, как в страшном сне. Я даже не знаю, кого в его чувстве было больше – тебя? Или всё-таки – меня?

– Ты о чём? – уточнил Сид. – Я не совсем хорошо тебя понимаю.

– Я часто слышала о том, что ненависть – это оборотная сторона любви.

– У некоторых людей – несомненно. Но поверь, далеко не у всех. Но я всё равно не улавливаю сути твоей мысли.

– Питер не столько меня любил, сколько тебя ненавидел, – пояснила Каролина. – Вернее, он ненавидел тебя, потому что хотел стать тобою. А я словно сделалась олицетворением всего, чего ему не достать. А самое противное то, что он, в сущности неплохой парень.

– Успокойся, Каролина, – покровительственно обнял её за плечи Сид, мужественно стараясь не морщиться, когда дало знать о себе потревоженное этим простым движением, раненное плечо. – Я знаю, что Питер не плохой. Скажу тебе больше, по моему глубокому убеждению, прирождённых злодеев на свете не существуют. Любое человеческое злодеяние – это просто проявление слабости.

– Проявление слабости? – фыркнула Каролина. – А как же тогда описание всех харизматических злодеев?

– Только описание. Все злодеи, встречающиеся мне по жизни, были трусливыми, жадными и большей частью, глупыми.

– Ты действительно считаешь злодейство слабостью?

Каролине действительно стало интересно.

– Конечно. А как иначе? Мы нарушаем границы лишь тогда, когда не можем совладать с собственными страстями. Тот же, кто собственные желания держать под контролем не в силах – кто он, как не слабак?

Каролина не была уверена, что согласна с подобной точкой зрения. Но возразить было нечего. Более того – не хотелось вступать в перепалку или полемику.

Сид до сих пор заставлял её немного робеть в своём присутствии. Обычно самоуверенная и бойкая на язычок, Каролина в его обществе частенько немного терялась, старательно следила за каждым жестом, словом, даже взглядом.

Сид всегда казался ей таким совершенным, что жить рядом с ним было совсем не просто.

– Слабак он там или кто-то ещё – вопрос не в этом. Я не хочу, чтобы он нам навредил. Но Сид, я не хочу, чтобы он умер! Питер ещё так молод? Он ведь может исправиться?

– И кто же тут только что говорил, что о милосердии просить не станет? – хмыкнул Сид, скрещивая руки на груди.

Приятно неожиданностью стало то, что он нисколько не сердился. И, кажется, не ревновал. Вот это было даже капельку грустно.

– Я. Я говорила, но… ты ведь тоже не хочешь казнить его? Это ведь не обязательно?

– Ты действительно полагаешь, что я должен спустить ему трусливый выстрел в спину? Сделанный даже не им самим, а наёмником?

В голосе мужа Каролине послышался вполне заслуженный ею за так некстати приключившийся приступ человеколюбия, упрёк.

– Я… я не об это прошу.

– Тогда о чём же?

– Просто скажи мне, что ты намерен с ним делать. И всё. Я ведь немного прошу?

– Тебя так волнует судьба нашего несостоявшегося убийцы? Что ж? Как всегда, рад услужить прекрасной даме.

Сид слегка склонил голову будто в намёке на поклон.

– У меня нет намерения казнить моего оруженосца. Так же, как нет желания предавать случившееся огласке.

Каролина встрепенулась, но тут же сникла, словно споткнувшись об его отстраняющий, холодный взгляд.

Таким же стал и голос Сида, когда он продолжил:

– Вы рано обрадовались, миледи. Сожалею, но вынужден вас огорчить. Я не священник, чтобы отпускать грехи. Предмет ваших былых воздыханий ждёт поединок. Хотя я сам учил мальчишку драться, смею предположить, выстоять против меня у него получится едва ли.

– Поединок? – заморгала обескураженная Каролина. – Вы это серьезно?

– Ещё как. Задеты моя честь и моя жизнь, так что я считаю себя вполне вправе требовать удовлетворения. И, чёрт возьми, я этим правом воспользуюсь.

Если бы его голос звучал резко и раздражённо, то и тогда он не произвёл бы на Каролину и в половину такого впечатления как теперь, когда оставался равнодушным и спокойным.

Это неожиданное спокойствие, словно невидимая черта, пропастью ложилась между ними.

Каролине это решительно не нравилось.