Твое имя (СИ)

— А почему нет? — ухмыльнулся Лейрас. — Сейчас поучитесь, как надо с мерзавками обращаться, а потом и попрактикуетесь. Руки ей надо бы перевязать только.

С окна сдернули занавеску, неловко зацепив Кукса. Горшок раскололся, и земля прыснула во все стороны. Любава стояла посреди разоренного мертвого дома. Рядом с мертвым дедулей. Да ей и самой не выжить после всего…

Ткань разорвали на лоскуты, крепко замотали ей руки до локтя, чтобы не «жглась». Косы, наоборот, Лер распустил. Медленно-медленно, лаская каждую прядь. Гладил, нюхал, наматывал на пальцы.

— Пожалуйста, пожалуйста… Лер, милый, хороший, отпусти меня…

— Вот как ты теперь запела, сладкая? Отпустить, говоришь? Так я милый и хороший?

— Да-да, очень милый. Чудесный, добрый… Отпусти меня…

Слезы текли по щекам, а не вытереть.

— Что, парни, отпустим эту плаксу?

Рекруты хмуро переглянулись, пожимая плечами. Такого поворота они не ожидали.

— Отпусти, Глузд, — мягко сказал Лер.

Любава почувствовала, как хватка ослабла. Неужели в Лейрасе проснулось что-то человеческое? Она сделала шаг к двери, еще один… Взялась за ручку.

— А нет, сладкая. Оставайся-ка с нами! — рассмеялся он. — Видишь, как весело нам играть.

Любава, которая уже ощутила робкую надежду на свободу, вновь рухнула в пропасть отчаяния. Ее оттащили от двери и вновь поставили перед Лейрасом.

— Можешь кричать, — говорил он, проводя пальцами по ее щекам и губам. — И плакать. И умолять. Чувствую, повеселимся на славу…

Он начал одну за другой расстегивать пуговицы на ее платье, пока наконец платье цвета солнца и меда не осело на пыльный пол мятой тряпкой. Рубашку, что оказалась под платьем, просто порвал.

— Сладенькая, голенькая девочка…

Он провел требовательными пальцами по всем изгибам ее тела, заставляя дрожать и вскрикивать, а потом дернул за руку, кидая на пол к своим ногам.

*** 29 ***

Любава очнулась на затоптанном грязном полу, где валялась, словно сломанная кукла. Она больше не чувствовала себя человеком, скорее истерзанным куском мяса. Тело, покрытое холодным потом, колотила дрожь. Сквозь провал окна зияла тьма. Неужели уже ночь? Сколько же часов прошло?

— Как больно… — прошептала она, не думая, что произносит это вслух.

— Скоро перестанет быть больно, сладкая, — тут же откликнулся веселый голос за ее спиной. Они все еще здесь, они не оставят ее в покое…

Сжалась в комочек, обхватив колени руками. Лер подошел и толкнул ее в бок носком сапога.

— Понравилось, плакса? Вижу, что понравилось!

Несколько голосов рассмеялись в ответ на его слова. Любава уже знала, что умолять бесполезно, только вновь закусила изгрызенные до крови губы, уверенная, что сейчас все повторится сначала, но Лер, подумав, что она, вероятно, лишь бредила, оставил ее в покое, продолжая прерванный разговор с рекрутами.

— Значит, так и сделаем: Берт останется караулить плаксу — он нас только задерживать будет. Остальные идут рыть могилу. Не хватало еще, чтобы сюда дознавателя с некромантом из города прислали да разговорили наших свинок. Похороним, и делу конец, — деловито, будто говорил не о свершившемся преступлении, а о чем-то обыденном и простом, подытожил Лейрас.

«Я еще жива, — билась в голове Любавы мысль. — Я ведь жива…»

Конечно, Лейрас это знал. Потому что дальше принялись обсуждать, каким образом избавиться от девчонки, оказавшейся, на удивление, очень живучей.

— Я думал, когда Лейрас, и ты, Глузд, на пару ее, ну… того… Так у нее и дух вон, — смеясь, напомнил кто-то, словно рассказывал о чем-то забавном.

Любава содрогнулась и прижала к животу обвязанные тряпками руки. Даже вспоминать было больно.

— А если отроются и пойдут шататься? — обеспокоенно уточнил кто-то. — Надо камнями сверху завалить.

— Я слышал, если живьем хоронить, то человек земли наглотается и уж не встанет, — добавил другой. — Можно еще и камнями сверху.

Идея понравилась. Никого, похоже, не смущало, что живьем собираются похоронить ни в чем не повинную девушку, не желая убить ее хотя бы из милосердия.

Любава застонала от ужаса, на крик просто не хватило сил. Разве могла она сегодня утром подумать, просыпаясь в своей уютной постели, о том, что ночью умрет такой мучительной и страшной смертью?

— Берт, следи, чтобы не уползла, — бросил Лейрас.

Ушел было, но потом вернулся, присел на корточки рядом с Любавой.

— Я бы тебя еще разок, пожалуй, поимел на прощанье, но ты теперь грязная вонючка. Утром была такая высокомерная, нос задирала. Хотя сладкая, заразочка, этого не отнять. А теперь посмотри, что с тобой стало — валяешься в грязи, где тебе самое место.

Он вновь накрутил на палец ее локон, а потом вдруг отхватил кинжалом у основания, так близко к коже, что выступила кровь. Любава не видела, но знала, что он снова его нюхает. От этой мысли затошнило.

— На память оставлю, — усмехнулся тот, кого неопытная и наивная девушка приняла за прекрасного принца, и кто на деле оказался страшнее любой нечисти.