Твое имя

Чувствовала, как вернулся Бьярн, лег рядом, осторожно поцеловал кончики пальцев.

— Прости, если был неосторожен.

Мара затаилась, делая вид, что спит. Ведь все неправда: он был осторожен и очень нежен. Самый лучший… Как отпустить тебя?

Дождалась, пока дыхание Бьярна сделалось ровным и мерным, подкатилась к нему под бок, уткнулась в плечо. «Я не стану держать… Если тебе там будет лучше, — думала она. — Но почему, почему я не разглядела тебя раньше? У нас было столько времени…»

Иногда возникала робкая надежда: что, если письмо написал кто-то из родных? Но это объяснило бы только ласковое обращение, но не эти странные слова, предлагающие сделать Бьярну правильный выбор. «Ты должен понимать, что важнее…» И явно речь шла не о девчонке без рода и племени.

Одиннадцать. Он вновь предупредителен с ней, лишнее слово боится сказать. Словно вернулись прежние дни, когда Мара вела себя как дикарка. О Всеединый, как он ее выносил? Чуть что — за нож хваталась… И вот теперь смотрит на нее так же: «Не бойся, я не обижу тебя».

Десять. Спустившись утром в зал, Мара увидела, как Бьярн сидит, спрятав лицо в ладони, опустив плечи. Стало невыносимо жалко и его, и себя. Он ведь не понимает, что с ней творится… Ладно, почему нет! Села рядом, отняла его руку от лица, и их пальцы переплелись так крепко, точно два утопающих удерживали друг друга на плаву.

— Бьярн, я так больше не могу… То письмо… — Мара посмотрела ему в глаза. — Прости, я прочитала несколько строк. Какой выбор тебе предлагают сделать? Кто тебе написал? Кто ты, Бьярн? Ответь, пожалуйста. Я вся измучилась. Обещаю, я постараюсь принять любую правду о тебе!

— Мара…

На Бьярна тяжело было смотреть. Казалось, его разрывают изнутри несколько противоположных чувств.

— Я не могу тебе сказать! Просто не могу! Знаю, это идет вразрез с тем, что я говорил о доверии, но ситуация совсем другая…

— О, Бьярн… Другая, конечно. Ведь речь-то идет о том, чтобы ты доверился мне, а не наоборот.

— Одно могу сказать точно — я люблю тебя, всегда буду любить! Я просил об этом не забывать, и ты обещала.

Мара только головой покачала. Любит, ага. Что-то не слишком в это сейчас верилось.

Девять, восемь, семь… На работе все идет своим чередом, если не считать того, что все зацепки, которые удалось раздобыть при помощи Мары, ни к чему не привели. Господин Нерли отказывался выступать свидетелем, утверждая, что никто из его клиентов не подходит под описание. В архивных записях не нашлось ни одного упоминания об убитой по имени Любава. Витор пытался выбить разрешение на получение журнала из мастерской, куда записывали всех клиентов, раздобыть такой же в «Королевской охоте» и сравнить записи: вдруг найдется соответствие, но ничего не вышло. Как в первый раз, сверху спустили указ: благородных руками не трогать. Мара ожидала чего-то подобного. Дела благородных, даже если они оказывались замешаны в преступлении, рассматривал суд Вседержителя. Инспектор так и сказал Витору: «Разбирайтесь с делами простых смертных, а с небожителями и без нас разберутся, если сочтут нужным».

Мара хорошо успела изучить своего начальника за время работы бок о бок. Витор был вспыльчивым, иногда тщеславным, порой чрезмерно дотошным, но при всех своих недостатках это был честный и порядочный дознаватель, которому убийства девушек встали поперек горла. Он готов был землю грызть, лишь бы достать того, кто замешан в преступлениях, а все двери захлопывались у него перед носом.

Мара могла его понять, а потому безропотно терпела суровые выговоры. Впрочем, сама отвечала таким мрачным взглядом, что Витор с недавних пор переключил внимание на стражников и тренировал свою мизантропию на них.

Шесть, пять, четыре, три… По ночам понимала, как ей не хватает Бьярна, его рук и губ. Он находился рядом, а был далеко как никогда. Несколько раз Бьярн пытался начать разговор.

— Мара, поговори со мной!

— Я и не молчу. Бьярн, я вовсе не пытаюсь тебя наказать за то, что ты не рассказываешь мне правды. Я просто не могу. Не могу, понимаешь? Во мне будто что-то накопилось и лопнуло…

Она, не выдержав, порывисто обняла его, и он застонал, привлек к себе, прижался губами к ее виску.

— Моя девочка… Зачем мы друг друга мучим?

— Чтобы… — Мара всхлипнула, изо всех сил сдерживая слезы. — Чтобы не так больно было тебя отпускать.

— Не нужно меня отпускать!

Может, действительно не нужно? Вот он рядом, такой родной и близкий. Но Мара прекрасно понимала, что через несколько дней жизнь изменится безвозвратно.

Надо же, еще недавно она совсем иначе представляла себе весну. Думала, будут гулять в сквере, ходить на речку. А теперь малыш Эрл уедет, а Бьярн… Сначала она думала, это что-то вроде шутки, потом стало казаться бравадой, но он так уверенно говорил о том, что сумеет повлиять на ход расследования. А после письма то, что представлялось игрой, — ой, а может быть, Бьярн вовсе не тот, за кого себя выдает? — стало реальным и настоящим. Он действительно не тот, за кого себя выдает. И от этого делалось жутко и очень тоскливо.

Два дня. Витор ожидал ее в кабинете, нервно вышагивая из угла в угол.