Твое сердце будет разбито. Книга 1 (СИ)

«Понял! Все будет, не кипишуй!» — тотчас ответил тот и прислал подряд несколько стикеров. Стикеры Лайм не любил — их только тупые используют. Но стерпел. Этот осел ему еще нужен.

Закинув на одно плечо рюкзак, Лайм покинул гимназию.

***

Урок уже начался, и коридоры были пусты. Мы с Диларой добежали до женского туалета, зная, что свора Малиновской не помчится за нами — учительница никуда их не выпустит. Мы в безопасности, и нам нужно передохнуть.

Дилара умыла лицо, выпила воду из фонтанчика и прижалась спиной к стене. Она была такой бледной, что я боялась — еще немного, и грохнется в обморок. Я тоже вымыла лицо и руки, стала сушить одежду и волосы, а Дилара молча помогала мне.

Я чувствовала себя грязной. Не из-за того, что на меня вылили воду из ведра для тряпки. А из-за того, что меня оскорбляли и унижали. Из-за того, что я не смогла дать отпор, как следует, потому что была физически слаба. Из-за того, что допустила всю эту травлю.

Приведя себя в порядок, я забралась на высокий подоконник, Дилара села рядом.

— Спасибо, — искренне поблагодарила я ее. — Не думала, что вступишься.

Дилара подняла на меня темные, блестящие от слез глаза.

— Я так больше не могла, Полина. Прости, что сразу не вступилась. Я боялась. Я такая трусливая. Такая слабая. Но мне было очень страшно, очень, — прошептала она, закрывая лицо ладонью. Не хотела, чтобы я видела, как она плачет.

— Ты не слабая. Ты среди них самая сильная. Потому что единственная не пошла на поводу у Малиновской. Я уважаю тебя за это, но… Но лучше не делай так, ладно? Не нужно, чтобы они и тебя травили.

— Когда травили меня, никто не вступился, — вдруг глухо сказала Дилара. Я вздрогнула — от того, сколько боли было в ее голосе. — Это было в средней школе. Тогда мы жили в другом районе.

— Что произошло? — спросила я. — Если не хочешь, не говори.

Она молчала. Наверное, ей было тяжело. И, понимая это, я в знак сочувствия сжала ее плечо.

— Я никому этого не рассказывала, — вдруг призналась Дилара. — Думала, что засмеют. Или снова начнут… травить. Как тогда. Знаешь… В младшей школе все было хорошо. У меня были подружки, и мы отлично проводили время. А в средней школе все изменилось. Наш класс соединили с параллельным, и там были девочки, которым я не понравилась. Они настроили против меня весь класс.

— Почему не понравилась? — не поняла я. — На тебя тоже положил глаз какой-то дебил, который нравился местной королеве школы?

Дилара замотала головой, и ее черные волосы разметались по плечам.

— Нет. Просто… Им не нравилось, что я не так выгляжу. Что у меня не то имя. Что я не той национальности. Понимаешь?

Меня словно кипятком ошпарило.

— Что?..

— Они говорили, что я не русская, и что мне тут делать нечего. Это было несправедливо, понимаешь? — по щеке Дилары поползла слеза, и она торопливо ее смахнула. — Мы все родились в этом городе. Мои бабушки, дедушки, родители, я с сестренкой. Но все равно как чужие в глазах таких, как они. Меня не били, но обзывали по-разному, смеялись за спиной, давали обидные клички. Никто не хотел сидеть со мной, никто не здоровался. Как будто я прокаженная! Я… Я не могла больше ходить в ту школу, Полин. И родителям тоже сказать не могла. Просто терпела. А потом мы переехали, я перешла сюда и выдохнула — здесь меня приняли.

Дилара замолчала, и я обняла ее, чувствуя новую волну гнева.

— Те, кто обижал тебя, просто мрази, — прошептала я, чувствуя, как слезы подступают к горлу. — Никто не имеет права оскорблять других. Тем более, из-за национальности. Мы все равны. Господи, ну какие же твари, а!

Дилара всхлипнула, и я обняла ее еще крепче. Уткнулась лицом в ее плечо и стала гладить по спине. Я знала, что она беззвучно плачет, да и сама с трудом сдерживалась. Раньше я не сталкивалась ни с чем подобным. И теперь меня разрывало на части от обиды и злости.

Почему мир настолько несправедлив? Почему есть люди, которые могут позволить себе быть моральными уродами? Почему в мире столько боли?

— Мне стало легче, Полин. Теперь я не чувствую себя такой убогой, — вдруг сказала Дилара, отстранившись. — Когда Малиновская решила устроить тебе бойкот, я испугалась, что если останусь с тобой, меня снова начнут травить. И молчала. Девочки тоже молчали. Они тоже боялись.

— Понимаю, — вздохнула я.

— Знаешь, я себя чувствовала такой слабой. Такой ужасной. Я ведь помнила, каково это — быть изгоем. Но не помогала тебе. А теперь я, наверное, тоже стану крысой. Но в душе теперь легче.

— Я буду тебя защищать, — пообещала я, а она лишь рассмеялась.

— Давай не пойдем на урок?

— Давай.

Дилара вытащила телефон и наушники. Один протянула мне. Я надела его, и она включила песни из последнего альбома BTS. Мы сидели на подоконнике в туалете, прижимаясь друг ко другу предплечьями, и слушали музыку, пока в туалет не заглянула какая-то незнакомая учительница.

— Вы что тут делаете? — спросила она, с подозрением на нас глядя. — Курите?

— Нет, мы не курим. Просто вышли в туалет, — ответила я, прячу наушник.

— Тогда немедленно марш на урок! Нечего по туалетам прохлаждаться.