— Я вас сейчас поймаю, дебилы малолетние! И такое устрою! — заорал сторож. — Опять бухать на детских качелях решили? Не позволю!
Не знаю, как это произошло. Возможно, во мне были гены мешка с картошкой. А возможно, это был самый несчастливый день в этом году. Я все-таки справилась со страхом и перекинула ногу через забор. Руки заскользили по мокрому железу, и я рухнула. Прямо на Барсова.
Он успел схватить меня и прижать к себе, а сам упал на спину, не дав мне расшибиться. Я лежала на нем, вцепившись в широкие плечи, а сторож, не переставая орать, бежал в нашу сторону.
— Ты просто ходячее несчастье, — потрясенно прошептал Барс, почему-то обнимая меня. Я оторвала щеку от его груди и заглянула в лицо. Странно, но сейчас, в полутьме, когда на него падали отсветы фонарей, оно показалось мне добрым. И нежным, что ли. А может быть, я просто окончательно сошла с ума.
— Что разлеглась?! — рявкнул Барс, и флер моментально развеялся. — Вставай, бежим!
Мы поднялись, он опять схватил меня за руку и поволок в сторону. Сторож — пожилой мужчина — передвигался гораздо медленнее, чем мы, зато орал так, что уши закладывало. Под его вопли и обещания вызвать полицию, мы пересекали детский сад и снова преодолели забор. Сделать это получилось быстро — то ли потому, что забор тут был ниже, то ли потому, что адреналин хлестал по венам. Мы помчались вперед, во двор, и детский сад остался далеко позади.
Когда мы ворвались во двор, что находился между нашими домами, я уже едва перебила ногами — так сильно устала. Зато Барсов держался молодцем, словно и не бегал вовсе.
— Иди, — сказал он, кивнув на мой подъезд. — И помни — завтра ты делаешь все, что я захочу. Так что не планируй ничего.
— У меня репетитор завтра, — вспомнила я.
— Меня не касается, — отрезал Барсов и, не прощаясь, направился к своему дому.
Ну что такое! То становится милым, то начинает вести себя, как идиот. Вздохнув, я помчалась домой, на ходу придумывая отмазки.
Глава 26. Мой парень живет напротив
Мама и отчим уже ждали меня. Они не появились в прихожей, когда я осторожно зашла в квартиру, но стоило мне заглянуть в гостиную, в которой тихо шел телевизор, как отчим сказал:
— Подойди к нам.
Я подошла.
Они сидели на диване и смотрели на меня. Отчим — холодно, почти равнодушно. Мама — сердито и обиженно. В руке у нее был сжат телефон, и я почувствовала вину — наверняка она пыталась дозвониться до меня!
— Прости, мам, у меня телефон разрядился, — начало было оправдываться я, как она вдруг вскочила на ноги. В ее глазах была паника.
— Полина, что с тобой?! Свитер грязный, джинсы порваны! А что с лицом? — Она пригляделась и заметила, что у меня разбита губа, хотя я наделялась, что мама не увидит. Крови, конечно, достаточно было, но ранка оказалась не такой уж и глубокой.
Она принялась в панике осматривать меня, а я замотала головой.
— Совсем нет! Я просто упала!
— Дана, сядь, — велел маме отчим.
— Что у тебя болит? — не слышала мама.
— Ничего, — беспечно махнула я рукой. — Не переживай, пожалуйста!
— Дана, я сказал — сядь, — повторил Андрей резким тоном.
— В смысле — сядь? — взвилась она. — Посмотри в каком состоянии Полинка!
Андрею не понравилось, что мама не слушает ее — он привык, что она ловит каждое его слово.
— Немедленно сядьте! Обе! — закричал он вдруг, да так, что мы обе едва не присели от страха. Никогда раньше Андрей не позволял себе повышать голос.
Прочистив горло, он повторил:
— Пожалуйста. Сядьте на диван. Дана, не наводи суету. А ты, — его холодный взгляд пронзил меня насквозь, — будь добра, объяснись.
Мама со вздохом села рядом с ним, а я осторожно опустилась в кресло и крепко сжала подлокотники.
— Простите, — еще раз повторила я. — У меня произошел форс-мажор. Дело в том, что я возвращалась от репетитора, зашла в кофейню и неудачно упала, когда спускалась по лестнице. Облилась кофе. Коленку поцарапала. И руку тоже. А губой задела перила.
Лучшая ложь — это та, в которой есть доля правды.
— Малышка моя, — мама было рванулась ко мне, но Андрей удержал ее за руку.
— Дана, я же попросил — без паники. Значит, упала? — Его взгляд будто сканировал меня. Я несмело кивнула и добавила жалости в голос.
— Да. А потом еще под дождь попала. И поздно пришла. Да еще в таком виде. Мне очень жаль. Простите.
Я в третий раз извинялась, а Андрея это не брало! Мне что, перед ним нужно извиниться пять раз? Десять? Двадцать? Всю жизнь извиняться за то, что я дочь его любимой женщины, на которую она тоже должна обращать внимания? И возможно, больше, чем на него самого?
Эти мысли вихрем пронеслись в моей голове, но я ничего не сказала, даже мимикой не выдала внезапную злость. Ради мамы. Не хочу ругаться.
— Не ври нам, — жестко сказал отчим, и я внутренне сжалась.
— Андрей, — непонимающе прошептала мама.
— Я видел тебя с каким-то парнем. Он провожал тебя до дома, — продолжал Андрей. — Как же это мерзко, Полина. Ложь — это отвратительно.
Надо же, и имя мое вспомнил!
Я молчала.