Твое сердце будет разбито

Мне всегда хотелось выглядеть, как модель — тонкое лицо, острые скулы, кошачьи глаза и, конечно, высокий рост! Идеалом для меня была двоюродная сестра Рита, которая работала моделью и в Азии, и в Европе. Она всегда в шутку называла меня Babyface и говорила, что у меня «очаровательное детское лицо». А мне оно совершенно не нравилось! Большие щеки с ямочками, большие глаза, пухлые губы и вздернутый нос — ну какая это модель?! «Ты просто ничего не понимаешь, зая, — отмахивалась от меня Рита. — Типаж бейби-фейс покоряет мир». А я отвечала на это, что пока даже ни одного парня еще не покорила. И не покорю с таким-то лицом! Единственное, что мне в себе нравилось, так это цвет глаз — синие, как у папы. И длинные ресницы — это уже спасибо маме.

Наверное, непринятие себя началось с детства.

Тогда меня часто обзывали Лягушатиной и-за торчащих лопаток и пухлых губ. Особенно часто дразнились братья-соседи Сашки и Игорь Степановы. Они доставали меня день и ночь, и однажды папа услышал это. Но не стал их ругать, лишь спокойно поговорил. Не знаю, какие слова нашел папа, но братья подошли ко мне и смущенно извинились, а после стали ходить за мной по пятам и называть себя моими охранниками.

Со Степановыми я подружилась и, наверное, общалась бы до сих пор, если бы они не переехали после пятого класса. По иронии судьбы — в этот же город. Было бы здорово встретить их, но не думаю, что это случиться. Какова вероятность встретить кого-то посреди миллионного города? Почти никакой. А если бы мы и встретимся, то, возможно, не узнали бы друг друга. Связь с ними была безвозвратно потеряна. Друзья детства — не значит друзья навсегда.

Завязав волосы в хвост, я направилась на кухню. Работал телевизор и вкусно пахло выпечкой. Андрей, мой отчим, уж сидел за круглым столом и сосредоточенно читал газету.

— Доброе утро, — сказала я, и он лишь кивнул в ответ. Обычно он меня не замечал.

Мама, напевая, готовила завтрак. Она каждый день готовила для Андрея, и говорила, что делает это с удовольствием, хотя до второго замужества терпеть не могла готовку. И раньше я готовила чаще, чем она. Но теперь все стало иначе.

Иногда мне казалось, что мама растворяется в Андрее, а он снисходительно позволяет ей это делать.

— Садись, солнышко, — улыбнулась мама. — Я сырники сделала, как ты любишь. С вишневым джемом!

— Я не люблю сырники, — тихо сказала я. Это Андрей их любит. Я люблю оладьи, а творог терпеть не могу!

— Ну хватит тебе ерничать, — ничуть не обиделась мама и погладила по волосам. — Кушай скорее, тебя Андрей отвезет. Первый день в школу опаздывать нельзя!

В ответ я лишь кивнула. Моя старая школа находилась прямо через дорогу от нашего дома, а до новой нужно было идти минут пятнадцать. На машине добраться было куда быстрее.

— Не дуйся, — добавила мама и снова улыбнулась, и я не смогла не улыбнуться ей в ответ. — И не бойся, все пройдет хорошо! Вот увидишь, Полинкин, новая школа тебе понравится! Кстати, тебе кофе или чай? Андрей, а тебе еще кофе сделать? Сейчас все будет!

Когда мама была в хорошем настроении, то напоминала солнышко — ее глаза светились теплом и заботой, и сама она будто сияла. Она была красивой блондинкой моложе своих лет — тоненькой, женственной, какой-то летящей, энергичной и все успевающей. Мама вышла замуж за папу в девятнадцать, в двадцать родила меня, не бросив учебу в университете, потом работала в банке, занималась йогой и какими-то восточными духовными практиками, и все было хорошо, пока не ушел папа.

И тогда из нее будто вынули батарейки. Солнце погасло.

Несколько лет она была в депрессии, ничего не делала — просто лежала на кровати, забыв обо всем на свете. Мною по большей части занималась бабушка. Лишь постепенно с помощью специалистов мама смогла выползти из депрессии. Устроилась на работу, вновь стала ухаживать за собой. И встретила Андрея.

Я училась в девятом классе, когда это случилось. У них был бурный роман — Андрей дарил ей подарки, водил всюду и отвозил заграницу. Мне он каждый раз приносил шоколад, и всегда — горький, который я не любила.

Он не понравился с первого взгляда, хоть и не сделал мне ничего плохого. Меня отталкивали его холодность и самоуверенность. А может быть, я просто ревновала.

Как бы там ни было, я хотела, чтобы мама была счастлива после стольких лет горя. И я ни слова не говорила против Андрея. А когда мама спросила меня, как я отношусь к тому, что он будет жить с нами, я, натянув улыбку, сказала, что хорошо. Зато бабушка не молчал. Новый мамин мужчина ей не нравился, и она высказала маме все, что о нем думает. Что он скользкий тип, высокомерный и сам себе на уме. Из-за этого они поругались.

Однажды я пришла со школы пораньше и услышала, как они ругаются — бабушка, которая жила в соседнем доме, зашла к нам в гости.

«Этот твой Андрей изменял своей жене! Зачем тебе такой мужик, Дана?» — громко спросила бабушка.

«Вы намекаете, что я его из семьи увела?!» — выкрикнула мама.

«Не намекаю, а говорю прямо! Он детей из-за тебя бросил!»