Твое желание. Фрол

Я очень хочу верить мужчине, который спит сейчас в комнате. Хочу верить в то, что оговоренные условия наших с ним отношений — это единственная разделительная черта между нами.

А еще мне очень хочется стать к нему чуточку ближе, увидеть его глаза, когда он проснется, ощутить его прикосновения, когда где сон и явь разобрать еще сложно и понять, почувствовать — кого он все-таки обнимает на самом деле.

Меня.

Или ту, которая тревожила его сны.

Утренние тени согласно раскачиваются, словно одобряя мое решение, когда я направляюсь в комнату. И все уже кажется надуманным, перекрученным, отголоском моего беспокойного сна.

Крадусь тихонько, чтобы дать мужчине выспаться, застать его спящим, и позволить наконец себе то, что безумно хотелось, и вдруг…

Не сразу понимаю, что этой за звук — как тихий шорох, щелчок. Не могу разобрать, откуда он доносится, а когда определяю, застываю на месте, глядя на дверь квартиры, которая медленно открывается в полутемном пока еще коридоре. Затаив улыбку, готовлюсь предупредить Макара, чтобы был тише, не будил старшего брата, и совершенно теряюсь, когда вместо парня вижу в дверях какую-то женщину.

Я понятия не имею, кто это и как реагировать на ее появление, поэтому просто стою. Стою и молчу. Посматривая на дверь комнаты, где спит Фрол. Если бы он ждал гостей, он бы предупредил? Не знаю. С другой стороны, это точно не взломщик.

Женщина невысокая, полненькая, несуетливая. Она бросает у зеркала ключи от квартиры, снимает обувь, хорошо ориентируясь даже без освещения, а потом или услышав мое дыхание, или почувствовав, что не одна, разворачивается ко мне, всматривается и шарахается назад с громким вскриком.

— Матерь Божья! — крестится, изо всех сил вжимаясь в стену у себя за спиной. — Спаси и сохрани, заступница! Услышь меня, Пресвятая!

И в то время как у меня от удивления глаза округляются, у нее они закрываются не только ресницами, но и ладонями.

Нет, ну я бы поняла, если бы она увидела меня вчера после клуба…

— Кхм… — прочищаю горло и негромко, чтобы не напугать женщину еще больше, миролюбиво говорю: — Доброе утро.

Одна ладонь отъезжает в сторону, и на меня с сомнением смотрит один глаз, то ли проверяя, есть ли уже ощутимые последствия после молитвы, то ли пытаясь разобрать: действительно ли утро такое доброе, как я сообщаю.

Так и стоим.

Пока из комнаты не выходит Фрол и, обозрев нашу композицию, включает свет в коридоре.

— Ох… — выдыхает женщина, но не от восторга при виде мужчины в боксерах.

На него она даже не смотрит.

— Да я просто увидела, в темноте же, фигурка, волосы темные, длинные… — бормочет на выдохе женщина, не сводя с меня взгляда, и показывает руками, повторяя. — Волосы длинные…

— Да уж, понимаю, — пытаюсь разрядить обстановку, бросив быстрый взгляд на мужчину, — в этом доме это явление непривычное.

Женщина окончательно расслабляется.

— Вы простите, — кается она, — просто не ожидала. Привыкла, что здесь обычно нет никого. А тут…

Она замолкает, наконец, взглянув в сторону мужчины.

— Уж вы бы предупредили, Фрол Константинович, — мягко сетует она. — Я бы и не пришла сегодня, не помешала вам.

— Честно говоря, я забыл, по каким дням вы приходите, — усмехается он. — Доброе утро, Валентина Петровна.

— Вот теперь действительно доброе! — соглашается женщина, бросая в мою сторону одобрительный взгляд. — А то я ж говорю, темнота, привыкла, что никого, а тут гляжу, и так…

— Это Оля, — прерывает ее поток Фрол, обнимая меня за плечи, а потом зачем-то мне сообщает: — Валентина Петровна будет приходить и заниматься уборкой квартиры по четвергам и воскресеньям. Хотя… возможно, с воскресенья мы перенесем на другой день, да? Потом с вами обсудим, Валентина Петровна.

— Конечно-конечно, — охотно соглашается женщина и, кажется, с трудом удерживается от того, чтобы заговорщически подмигнуть. — Любой другой день, как вам двоим будет удобно.

Нам двоим?!

Перевожу взгляд на Фрола, а тот лишь одобрительно усмехается.

Странно, потому что… идут такие обсуждения, как будто мое мнение тоже будет учитываться. Как будто оно вообще имеет значение в вопросах, касающихся распорядка на чужой территории.

Словно заметив мою растерянность, Фрол еще крепче меня обнимает.

Я вздыхаю и прикусываю губу, чтобы удержать вопрос, вертящийся едкой юлой в моих мыслях и готовый сорваться — «А как на это посмотрит Таня?»

И только когда Валентина Петровна раздевается и уходит, чтобы начать уборку, а мы остаемся одни, я разворачиваюсь в объятиях Фрола и, холодея от липкого, неприятного страха, все-таки спрашиваю:

— Скажи, только, пожалуйста, правду… у тебя кто-то есть?

***

Он недоуменно приподнимает светлые брови, всматривается в меня, как будто я сильно изменилась, пока мы ночью не виделись.

— Что натолкнуло тебя на такие мысли? — кажется, удивляется искренне. — Валентина Петровна?

Качаю головой и натыкаюсь на выжидающий взгляд.

И как тут спросить так, чтобы не выглядело, как элементарная ревность? Я не хочу, чтобы он думал, что я после трех дней заявляю на него права, но и неизвестности больше не выдержу.