Твой ангел-хранитель

Православные отцы, написавшие кучи томов для вразумления нашей братии, утверждают, что эта гордыня – и есть самый главный порок, корень всех зол, из которого уже во все стороны тянутся ростки прочих, многообразных и многоликих грехов.

… всякий, возвышающий сам себя, унижен будет, а унижающий себя возвысится. (Як. 18:14).

Произносишь слово «смиренномудрие» – и сразу чувствуешь, до какой степени чуждо оно духу современности. Какое там смиренномудрие, какое там смирение, когда вся жизнь теперешняя построена на одном сплошном самолюбовании., самовосхвалении, на пафосе внешней силы и первенства, величия, иерархического могущества и т. д. Этот дух гордости и самовосхваления сверху донизу пронизывает собою не только политическую и государственную жизнь, но и личную, профессиональную, общественную… Христианство, проповедуя смирение, не умаляет, а возвышает и, главное, – уважает человека. Ибо только тот нуждается в самовосхвалении, кому не хватает чего-то, только уроду нужно приукрашать себя., только слабый постоянно похваляется мнимой своей силой. Там, где есть свобода, там не нужна пропаганда, где есть подлинная сила, там не нужны угрозы, где есть подлинная красота, там не нужна «убогая роскошь наряда». И потому смиренномудрие – это то, чего так не хватает современному миру, то, о чем, сам того не зная, но изнемогая в море лжи и самовосхваления, он тоскует больше всего… (Протоиерей Александр Шмеман, «Воскресные беседы»).

Одна моя подруга рассказывала о своей бабушке, женщине лет восьмидесяти, как однажды ночью, упав с кровати при попытке подняться и не в силах встать на ноги самостоятельно, она лежала на полу до утра, боясь потревожить сон сына и невестки, которым рано подниматься на работу… Человек, живущий исключительно своей семьей, ее заботами и чаяниями – и при этом абсолютно перечеркивающий самого себя, относящийся к самому себе жестко и без поблажек, бегущий как черт от ладана, от благодарности за свою сердечную любовь и заботу.

Как это не похоже на обычные внутрисемейно-торгашеские отношения, где: «ты мне – я тебе», а иногда даже циничнее: «мы – мне» настолько всосалось в нашу кровь, въелось в кожу, что лишь мощная чистка души от этой многолетней зашлакованности может явить нам наше первозданное «по образу и подобию», вызвать горечь, боль, ужас при осознании отстояния нас нынешних – от нас изначальных и истинных, какими нам заповедано было быть нашим общим Отцом, какими были наши предки в своем большинстве, к чему нам снова так важно, так необходимо вернуться.

Не о «сучке в глазу брата» моего – уже о бревнах, которым несть числа. Мои, твои, его, ее – наши…

Иногда – бывают такие светлые минуты – знаешь и головой, как надо, и горишь сердцем творить то, что из считаных «надо», как из пяти хлебов , преломляется в сотни, тысячи лучезарных «хочу». Но как не жизненны, не жизнеспособны такие минуты.

Дьявол с Богом борется, а поле битвы – сердца людей. (Ф. М. Достоевский).