Твой друг. Сборник по собаководству. Выпуск 3

Свободным и легким сделался полет наших крылатых спутников — чаек, этих беспокойных и хлопотливых жительниц моря, неотступно сопровождавших «Россию» почти с момента выхода ее из порта Батуми. Сейчас они уже не метались над волнами, не перекликались между собой, тревожимые налетевшей бурей, а беззвучно парили позади дизель-электрохода, зорко поводя головками. Стая дельфинов играла на просторе. Их черные, лоснящиеся, заостренные к хвосту тела, будто вытолкнутые из глубины неведомой силой, внезапно взлетали над гладью вод, делали в воздухе изящный пируэт и, точно веретено, мгновенно погружались, исчезая из глаз. В отдалении медленно проплывали берега. Легкий бриз освежал лица пассажиров. Впереди, прямо по курсу, уже маячили в легкой дымке белые строения Одессы.

Был последний день апреля 1953 года. Я сидел на верхней палубе и любовался раскрывающейся панорамой, не в силах оторваться от этого яркого синего неба, синей воды, сливавшихся на горизонте, вдыхая полной грудью насыщенный запахами моря свежий ветер, когда с носа судна донесся выкрик вахтенного матроса:

— Человек за бортом!

Тот, кто бывал на море, знает, какое впечатление производят эти три слова. Мгновенно опустели шезлонги и бассейн. Пассажиры, столпившись на борту, сосредоточились на едва заметной точке, черневшей в море.

Судно замедлило ход, матросы расторопно спустили шлюпку.

К общему удивлению, шлюпка, не проплыв и половины расстояния, сделала плавный разворот и повернула назад, а черная точка на воде стала быстро удаляться, направляясь в сторону берега.

Вскоре всех облетело известие:

— Это не человек, а собака!

Собака — в открытом море? Откуда она взялась? И потом — коль скоро уж спустили шлюпку, то почему бы не спасти и собаку?

— А она не захотела! — объявил один из матросов.

— Как не захотела? — поинтересовался я.

— А так. Мы — к ней, а она — от нас! Поплыла к берегу.

— Что же она делает в воде?

— А кто ее знает… Купается!

Хорошенькое «купается» — это в нескольких-то километрах от берега! Для меня это было что-то новое.

Морское путешествие, при всей его привлекательности, всегда несколько однообразно: поэтому неожиданное происшествие развлекло всех. Давно уже не осталось на воде и признаков четвероногого пловца, а пассажиры все еще обсуждали, каким образом в море могла оказаться собака.

Но вот строения Одессы как-то сразу приблизились, отчетливо вырисовываясь на фоне зелени садов. Уступами поднималась знаменитая одесская лестница, увековеченная в фильме «Броненосец „Потемкин“». Все ближе лес мачт, скопление судов в порту, наклоненные стрелы кранов. Где-то звонко начали отбивать склянки, и сейчас же, далеко разносясь по воде, со всех сторон откликнулись судовые колокола, отбивающие рынду. Значит, полдень.

«Россия» вошла в гавань и, дав задний ход, чтобы застопорить движение, стала швартоваться у стенки. Вода, взвихренная могучими винтами, закипела, сбилась в пену, окрасилась мутью, поднятой со дна. Полетели на берег тонкие стальные тросы, вытягивая за собой толстенные пеньковые канаты — швартовы. На палубе началась суета, всегда предшествующая высадке пассажиров, заиграла музыка, с какой возвращающийся из дальнего плавания корабль обычно приваливает к причалу, какое-то необъяснимое волнение поднялось в душе. Собака была забыта.

2

Чудесный город — Одесса. В тот день он был особенно хорош. Весь яркий, удивительно солнечный, пронизанный теплом и светом.

Дерибасовская, Французский бульвар, Пересыпь, Молдаванка… уже в самих названиях что-то романтическое, какая-то экзотика… А когда протяжный гудок повисает над Французским бульваром, над памятником Дюку Ришелье… кажется, что и весь многолюдный, разговаривающий на всех языках мира город устремляется куда-то за гудком, за кораблями, в таинственную и манящую голубую безбрежную даль!

Купальный сезон на Черноморском побережье еще не начался, однако небывало ранняя весна и великолепный день привлекли на пляжи массу отдыхающих. Я медленно продвигался вдоль берега, высматривая для себя подходящее местечко, когда детский голосок, звонко скомандовавший: «Мирта, апорт!», заставил меня остановиться и посмотреть в ту сторону, откуда донесся этот оклик.

У воды стояла девочка лет тринадцати-четырнадцати, тоненькая, изящная, от загара будто вылитая из бронзы, и, подбирая камешки, швыряла их в море, а там то исчезала, то появлялась на поверхности черная голова собаки. Когда очередной камешек, описав крутую траекторию, булькнул в воду, собака мгновенно нырнула за ним. Вынырнув, встряхнула головой, и камень вылетел из пасти. Девочка восторженно захлопала в ладоши, вознаграждая этим собаку за ее труд, затем снова, приказав: «Мирта, апорт!», бросила камешек.

Я подошел поближе. Оказалось, многие следили за необычной игрой. Мое внимание привлекла молодая женщина в легком шелковом платье, сидевшая в глубоком плетеном кресле под тентом, с красивым и, как мне показалось, чуть грустным лицом; на коленях у женщины лежала раскрытая книга, а глаза были устремлены на девочку: ласковая материнская улыбка освещала ее лицо с ранними морщинками у рта и глаз.