«А сможет ли он подавить в себе пищевой инстинкт?» — подумал я и на глазах у хозяев дал ему необглоданную куриную ножку. Он жадно стиснул ее в зубах, а я, уцепившись пальцами за лодыжку, торчавшую изо рта собаки, потянул куриную ножку, приговаривая мягко, но повелительно: «Отдай, Мишутка, отдай». Жалобно поскуливая, пес то ослаблял прикус, то вдруг еще сильнее сжимал куриную ножку. Ох как мучительно было расставаться с лакомым куском! И все-таки, слегка прицапывая зубами, он выпустил изо рта куриную ножку и при этом даже не разозлился, не рычал. Подхватывая истекающую изо рта слюну и глядя то на куриную ножку, то мне в глаза, Мишутка будто умолял: «Чего ты меня мучаешь? Отдай!..» Я вернул ему куриную ножку, он осторожно взял ее из моей руки и унес в свою конуру.
Петр Кузьмич с удивлением покачал головой:
— Ну и ну… Вот этого я от пса не ожидал…
— А вот тебе бы, Петр, Мишутка не отдал лакомый кусок… — с усмешкой «подковырнула» мужа Мария Ивановна.
— Попробовал бы не отдать… — хмуро буркнул Петр Кузьмич.
Находясь по целым дням (да и ночь) во дворе, пес тосковал по воле. Утром и вечером я ходил на прогулку и брал его с собой. Как только, выйдя на крыльцо, я говорил «гулять», Мишутка выскакивал из конуры и, подбежав к калитке, бил в нее передними лапами. Выскочив со двора, он мчался впереди меня к реке — на мое любимое место.
У него явно стало проявляться какое-то охотничье чутье: наклонив голову, принюхивается к чему-то в траве, шарит, ищет, фыркает, петляет по какому-то зигзагообразному пути, а потом вдруг остановится около дерева и, подняв голову, визгливо взлаивает. Посмотрю вверх, там дятел долбит кору…
Когда же я купался в реке, пес спокойно сидел на берегу, охраняя мое белье, но как только я заплывал далеко, начинал метаться по берегу и громко взлаивать — будто опасался, что я утону. Воды он страшно боялся. Может быть, инстинктивно помнил, как его тащили топить?.. Я решил приучить его к воде: подхватил на руки и, зайдя в реку поглубже, пустил на воду. Фыркая, с вытаращенными глазами он быстро поплыл к берегу. Выплыл и, отряхиваясь от воды, отбежал подальше. С тех пор он не подходил близко к реке и на прогулках не давался мне в руки.
По воскресным дням ко мне на дачу приезжала жена. Она вообще боялась собак и к Мишутке относилась настороженно. А он к ней сдержанно. Но я не думал, что у него может вспыхнуть ревность.
Гуляя по берегу реки, мы с женой присели под березой. Огненно-алый закат отражался в воде, как и все небо с облаками. Казалось, что река бездонная, и в ней тоже небесный мир, заманчиво пленительный, влекущий к себе.
Мишутка, который ходил за нами по пятам, понурив голову, неласково-грустный, когда мы сели, полез ко мне с лаской и запачкал лапами светлые брюки. Я рассердился и грубо оттолкнул его: «Уйди! Надоел…» И обнял жену за плечи. Мишутка вдруг ощерился и схватил жену за ногу. Она вскрикнула и, отдернув ногу, прижалась ко мне. Я сильно ударил пса кулаком по загривку и сердито крикнул: «Нельзя! Пшел!» Мишутка отскочил, а потом распластался на брюхе и пополз к моим ногам, повизгивая, как бы прося прощения за свой дурной порыв.
С тех пор он терпеливо переносил соседство моей жены и даже принимал от нее пищу, но не ласкался к ней. При встрече вильнет хвостом раз-другой для вежливости и осклабится так, словно криво улыбнется.
На прогулках он от меня не отдалялся и был до безумия смел при встрече с собаками: первым дерзко бросался на них, как бы оберегая меня от опасности. За это однажды и поплатился: бросился на здоровенную овчарку, а та его схватила за позвоночник и так стиснула, что он присел и визгливо застонал. После этого несколько дней пролежал в конуре и плохо ел. А тут приключилась с ним новая беда, более тяжелая…
У моего хозяина был яблоневый сад. И вот как-то вечером, когда мы сидели у телевизора, подросток Федя решил полакомиться чужими яблоками. Перелез он через забор и… столкнулся с четвероногим сторожем. Мишутка залаял и бросился на воришку, а тот схватил стоявшую у забора железную лопату и ударил пса по ногам. Тот взвизгнул, присел и начал крутиться на месте, прихватывая зубами перебитую заднюю ногу. А Федька махнул через забор и был таков. Я знал этого мальчишку. Жил он без отца, с матерью, работавшей няней в доме инвалидов. Сильный, ловкий и смелый, Федька был «заводилой» среди подростков дачной округи. Он выше всех забирался на деревья, быстрее всех плавал и на крючок ловил не только окуньков, но и… домашних уток, за что ему не раз попадало от матери и от владельцев уток.
Перелом бедра у Мишутки оказался раздробленным, но, к счастью, закрытым. Когда я накладывал на ногу лубки, пес от боли стонал, скулил и временами слегка прихватывал мои руки зубами. Ночью сорвал зубами повязку. Пришлось лубки накладывать снова, а чтобы не сорвал, надеть намордник. Мария Ивановна прослезилась, а Петр Кузьмич погрозился «оторвать Федьке башку».