Твой друг(Сборник)

Ежедневно я поправлял, укреплял лубки, которые Мишутка пытался стаскивать передними лапами. Трудно было удержать собаку в покое, и хотя нога зажила, на месте перелома образовался ложный сустав. При ходьбе пес слегка прихрамывал, а при беге поврежденная нога подламывалась.

Тяжелая травма, нанесенная собаке подростком Федькой, так врезалась Мишутке в память, что если нам по пути попадались дети, он далеко обходил их стороной. Ну, а с Федькой пришлось ему еще раз встретиться…

Вот как это произошло.

В одну из зим, в первый день нового года, я поехал к Тарановым, чтобы побродить по заснеженно-тихому, притаенному лесу, подышать морозным воздухом. Зимний хвойный лес как-то особенно успокаивает душу и бодрит.

Дома оказалась только Мария Ивановна — Петр Кузьмич гостил у сына в Москве.

Не успел я снять пальто, как Мария Ивановна огорошила меня сообщением:

— А ведь у нас Мишутка чуть было не утонул…

— Где, как?

— А помните у бережка мостки, а перед ними прорубь? Спустилась я туда белье полоскать, а Мишутка за мной увязался. Я прицыкнула на него, прогнала. Как бы, думаю, в прорубь не свалился, обледенело там, скользко. Он и побежал на ту сторону реки. Смотрю, на той стороне ребятишки катаются на огромной собаке, запряженной в санки. Как бы, думаю, не стравили собак. Крикнула: «Мишутка, домой!» А он и ухом не повел. Добежал до середины реки. Тогда я уж еще громче крикнула: «Мишутка, мясо!» Остановился, повернул обратно и побежал ко мне напрямую. А на его пути полынья, припорошенная снегом. Я-то вижу, куда он бежит, закричала во весь голос: «Куда ты?! Назад! Назад!» И с того берега мальчишки что-то закричали, заулюлюкали. Он испугался и еще быстрее припустился ко мне. С разбегу и ухнул в полынью. Бросилась я к нему. Пробежала шагов десять, а дальше не могу. Лед тонкий еще, трещит подо мной, я-то грузная… Гибнет песик, а я ничем помочь не могу. И вдруг вижу, как с нашего крутого берега двое подростков — шмыг на лед. Один Федька, который перебил Мишутке ногу, а поменьше — Сережка, сосед. Скинули с ног лыжи и к полынье, а я кричу им: «Ложитесь, ложитесь, а то провалитесь!..» Плюхнулись они на лед и поползли: впереди Федька с лыжной палкой в руке, а за ним Сережка, ухватив Федьку за ногу. Мишутка уже захлебываться стал. Я уж теперь боюсь, как бы с ребятами чего-нибудь не случилось… Дополз Федька почти до самой полыньи и протягивает Мишутке палку, а тот — от него. Испугался. Да и не может собака ухватиться за палку. Федька отбросил палку в сторону, подполз поближе и протянул руку. Тут уж Мишутка подплыл к нему, и Федька выхватил его за лапу. И что вы думаете? Отряхнулся, отфыркался и побежал не ко мне, а домой…

Мария Ивановна умолкла, а потом, тяжело вздохнув, продолжала:

— Ох, что я тогда пережила… И песика жалко, на моих глазах погибал… А уж из-за ребят испугалась… Страшно вспомнить… К счастью, все обошлось. Сережка домой убежал, а промокшего Федьку я привела к себе, сушить и обогревать. Пришлось и Мишутку привести в дом, чтоб не заболел.

Пока Федька чаевничал, Мишутка довольно спокойно посматривал на своего спасителя, а как стал тот уходить из дома, бросился за ним и облаял. Отругала я его за неблагодарность, да, видно, вспомнил он, как Федька перебил ему ногу.

…Десять лет прожил Мишутка у Тарановых, неся караульную службу, и каждую весну встречал меня так, как встретил после первой длительной разлуки. Впрочем, не совсем так: если в первые свои молодые годы при встрече со мной он неистово прыгал вокруг меня, взлаивал, стараясь облапить, лизнуть, то потом, когда постарел, просто уткнет морду в колени и, закрыв глаза, тихо стонет нутром, временами вздрагивая.

Ко всем приходит старость. Пришла она и к Мишутке. Коротка собачья жизнь: уже через восемь лет он стал худеть, шерсть на нем пожухла, свалялась и плохо линяла весной. Он подолгу залеживался в конуре или под домом, где в жаркое время было прохладнее, много спал и не сторожил хозяйское добро, как раньше. Петр Кузьмич был недоволен, а тут еще, как на грех, хорек задушил несколько цыплят и двух уток кто-то поймал «на удочку». И хотя лески оборвались, но крючки засели где-то глубоко в зобу, и пришлось уток преждевременно прирезать. Правда, в этом случае пес был совершенно неповинен, но Петр Кузьмич и это поставил в вину своему сторожу: «Лежебока… Только жрать да дрыхнуть…» Мария Ивановна по-прежнему жалела Мишутку, кормила его хорошо, но, когда она уехала к сыну в Москву, Петр Кузьмич лишил пса мясного. И появилась на теле у собаки короста, вроде экземы. Петр Кузьмич испугался: как бы не заразил кроликов. Я в это время тоже был в отъезде. Воспользовавшись отлучкой «защитников», Петр Кузьмич решил по-своему судьбу пса: запихнул его в мешок, отнес далеко в лес, положил под кусты и, не развязав мешок, ушел…

Вернувшись из поездки и узнав от Марии Ивановны о судьбе собаки, я спросил хозяина:

— Петр Кузьмич, как это вы могли домашнего друга обречь на такую мучительную смерть?..