Твой образ для меня (ЛП)

Должно быть, я снова путаю вещи в голове. В последнее время это часто происходит. Невролог, которого я посещала в Калгари, сказал, что путаться время от времени нормально. Куски и обрывки воспоминаний иногда могут смешиваться, и мне придется поработать над их разделением. Доктор сообщил, что мне нужно продолжать пытаться восстанавливать недостающие месяцы, но была вероятность, что я никогда их не вспомню.

- Нельзя знать наверняка, – сказал он мне с небольшой улыбкой. – Человеческий мозг – тайна, которую мы еще не до конца разгадали.

Я поднесла футболку к носу и вдохнула. Аромат был слабым, но я почувствовала что-то знакомое. Теплый запах, напомнивший мне о свежескошенной траве и солнце, от которого сердце сжалось, а глаза начали жалить слезы. Я снова вдохнула. Пахло домом. От Брэдли никогда так не пахло. Его одеколон был мускусным, резким. Я никогда не говорила ему, но время от времени, когда он подходил слишком близко, от этого запаха в моем носу начинало щипать, и несколько раз мне приходилось подавить чихание.

Я потерла виски, почувствовав сильную головную боль.

Может, Брэдли поменял одеколон. Все-таки я забыла несколько месяцев.

Возможно, в какой-то момент он изменил марку, которой всегда пользовался.

Я достала другую изношенную футболку, в которой узнала свою любимую для сна. Она принадлежала моему отцу, и все эти годы я хранила ее. Когда я развернула ее, меня напугал стук, который издала маленькая коробка, выпавшая на пол.

Подняв коробочку, я покрутила ее в руках и услышала глухой звук, судя по которому внутри что-то лежало. Потянувшись к выключателю, я включила еще одну лампу, чтобы внимательнее изучить коробку. Она была деревянной с вырезанной на крышке красивой птицей, сидящей на ветке дерева, чье изображение мне было знакомо. Мое сердце пустилось вскачь, когда я поняла, что тот же образ был набит у Адама на груди. Тот, который, по его словам, был сделан для меня.

Мои руки задрожали, когда я подняла крышку и вытащила на свет ожерелье. На серебряной цепочке висела птица с расправленными крыльями, на груди которой сверкал маленький сапфир. Сердце сжалось от непонятного чувства, когда я дрожащей рукой поднесла ее к свету и вновь услышала призрачный шепот.

«Твои глаза очаровывают меня, Алли. Такие синие и глубокие. Мне нравится, как ты смотришь на меня…»

Заглянув внутрь коробки, я достала оттуда маленький блестящий футляр и провела пальцем по изображению на крышке. Это была та же птица, а внутри я нашла еще одно ожерелье – плоский серебряный диск, на котором тоже была выгравирована птица.

Я положила украшения на пол.

Они были красивыми и уникальными, талант мастеров, сделавших их, был неоспорим, равно, как и изготовившего коробку.

Почему я спрятала их в старую папину футболку?

На дне коробки остался маленький бархатный мешочек, развязав который, я вытряхнула на ладонь еще одно ожерелье, на этот раз золотое. Маленькая птица, примостившаяся на ветке дерева, окруженная крошечными драгоценными камнями. Изысканное произведение искусства блестело и переливалось в электрическом свете.

Птица была общим мотивом, объединяющим все предметы.

Соловей.

Я погладила золото, удивляясь, когда успела собрать все эти вещи. Они выглядели экзотическими и нездешними, как будто были привезены откуда-то из-за границы. Я же никогда не бывала за пределами Канады.

Я снова посмотрела на украшения, а затем перевела взгляд на маленькую расписную плитку, которая лежала на моей тумбочке. Она валялась в одном из моих ящиков, рамка была повреждена, но это не изменило для меня ее красоты. Я понятия не имела, откуда она взялась, но каждый день смотрела на нее, даже носила с собой. Иногда я гладила плитку, любуясь красивым изображением птицы, и всегда удивлялась, почему это так много для меня значит.

Никогда не задумывалась о том, что это за птица или откуда она взялась.

До этого момента.

«Соловей…»

Этот термин часто использовали для медсестер. И Адам сказал, что называл меня так, а еще Алли.

Внезапно земля перестала вращаться вокруг своей оси, я громко ахнула, и ожерелье выскользнуло из моих пальцев.

Время остановилось.

Внезапно мою голову заполнили тысячи изображений.

Пациент с теплыми карими глазами. Глаза, которые заглядывали в душу. Нежный голос, повторяющий новое имя... имя, данное только мне.

Его Соловей. Его Алли.

Посылки, прибывающие из дальних мест.

Нежные слова любви на небольших записках.

«Дождись меня, мой Соловей».

«Надень это и думай обо мне, Алли. Я думаю о тебе каждый день».

Дни любви и ночи страсти наполнили мою голову. Воспоминания о его смехе, его улыбке, его любви наводнили мой разум, звуча на повторе снова и снова, вновь становясь реальными и нерушимыми.

Ощущение его рта на моем, когда мы целовались; его губы то нежные и любящие, то жесткие и требовательные. Его жаркие прикосновения и сильные руки, которые защищали и успокаивали, любили и ласкали. Его нежный голос, шепчущий обещания. Они питали мою иссохшую душу правдой, скрывавшейся за ласковыми словами.