Твой образ

От неожиданности Астрик и Ватрина замерли, затем не сговариваясь склонились над шкатулкой. От того, что они увидели, перехватило дыхание. Дно шкатулки выглядело как окно в сад, нежно цветущий яблоневыми деревьями. 'Под одним из них сидел Шарп, прислонившись к стволу, и печально смотрел прямо в их лица.

— Сыночек, — прошептала Ватрина, и Астрик было так странно услышать это из уст десятилетней девочки. — Где ты и что с тобой?!

Шарп взмахнул лохматой лапкой, его длинная янтарная голова с бирюзовыми глазами склонилась набок.

— Вот мы и встретились, — глухо сказал он. — Встретились, чтобы теперь уже расстаться навсегда.

— Нет! Нет! — воскликнула Ватрина, прижимая шкатулку к груди. — Никогда!

— Моя дорогая, — мрачная тень скользнула по лицу Шарпа. — Я бы тоже не хотел этого. Но, к сожалению, мир не всегда движется нашими желаниями. Будем счастливы и тем, что довелось увидеться в столь тяжелую для меня минуту: надзирателю надоело лицезреть мою необычность, и он от нечего делать хлестнул меня электроплеткой так, что теперь я уже не встану во весь свой гигантский рост, и вряд ли доживу до вечера.

— Где ты?! Я сейчас приеду к тебе! — закричала Ватрина.

— Успокойся, моя маленькая мама, — сказал Шарп со стоном. — Ты уже не успеешь, да тебя и не пустят ко мне. Но не горюй. Кто знает, может, я, как и ты, стану любимчиком природы, и тогда мы еще встретимся… Возможно, это благо для меня — принять иную, более целесообразную, не испорченную людским невежеством и жестокостью форму… А пока еще осталось немного времени, и я хочу сказать… В шкатулке есть второе дно. Откроете его в тот день, когда на главной площади соберется весь Асинтон — а это будет очень скоро. Не удивляйтесь, ни одно явление и ни одна жизнь не обходятся без второго дна, второго смысла… Но люди столь односторонни, что не желают замечать этого. Тингу передайте, что он — молодец: не клюнул на обманчивость позолоты, остался верен своей привязанности и любви. Астрик же пусть помнит: за свое лицо нужно бороться. Впрочем, она это и делает, но не так прямолинейно, как хотелось бы Тингу. А тебе, мама, я благодарен, что в свою новую жизнь ты взяла с собой самое святое — материнское чувство. Именно им согревается все живое… Прощайте, дорогие. И — до встречи!

Шарп слабо помахал лохматой лапкой, и волшебное окно в сад погасло, будто кто выключил его. Дно шкатулки замерцало космической чернотой.

— Ты, конечно, опять будешь скептически улыбаться, — сказал Сильвобрук Артуру Баату, доставая из кейса папку с чертежами. — Но в этот раз я изобрел нечто совершенно необходимое человечеству. — Он взволнованно протер стекла очков о свитер, из которого не вылезал месяцами. — Я понимаю, никому не хочется быть прозрачным для других, все скрывают свои червоточины, потому и не пошло мое «Око» дальше этого дома. Не оценили и магнитосферу для связи с космосом — слишком все зарылись в свои земные заботы и ленятся поднять голову к звездам. Но уж если не обратят внимание на мой аэроноос, тогда можно уверенно сказать, что человечество выродилось и должно уступить место более разумным существам.

— Что же вы изобрели на сей раз? — поинтересовалась Астрик, подавая гостю чашку кофе. — Как я понимаю, аэроноос — это прибор?

— Точнее, установка для передачи мыслей.

— А не опоздал ли ты лет на сто? — усмехнулся Баат.

— Ты имеешь в виду радио и телевидение? Но у меня нечто совсем иное. Правда, и более действенное. Представь себе эдакое устройство, вблизи которого мысль человеческая становится подобна радиоволне, отрывается от своего носителя и улавливается, скажем, всеми жителями Асинтона. Причем, усиленная аэроноосом, эта мысль западает в подсознание человека и в дальнейшем может влиять на его деятельность и поведение.

— Сильвобрук, — воскликнул Баат, — ты опасный человек! Но если в тебе сохранилось хоть немного благоразумия, ты уничтожишь свое чудовищное изобретение!

— Оно не менее чудовищно, чем спички, — обиделся Сильвобрук. — Все дело в том, кто и для какой цели пользуется ими.

— Мне тоже почему-то не очень нравится ваш аэроноос, — задумчиво сказала Астрик. — Но если бы его сконструировали, я бы внушила всем, чтобы прекратили дурацкие споры и драки по поводу названия Асинтона, обратили внимание на Великую Трещину, которая с каждым днем становится все шире.

— Баат, я отдаю свое детище в руки твоей дочери!

— Но что я буду делать с этими бумагами? — растерялась Астрик. — Впрочем, знаю…

— Вот и отлично, — растроганно сказал Сильвобрук, — я почему-то уверен, что ты и есть тот самый надежный человек, кому можно доверить столь опасное изобретение. Конечно, если бы я не был бедным, как церковная мышь, я бы сам занялся его конструированием. Но ведь и ты не богаче… И вот опять выходит, что я зря потратил силы и время. — Его пухлые губы по-детски оттопырились, уши покраснели, и Астрик испугалась, что он вот-вот заплачет.

— Вовсе нет, — сказала она так уверенно, что Баат и Сильвобрук взглянули на нее с удивленным интересом.

На следующий день Астрик пришла в кабинет Грога Казинаки и чуть ли не с порога спросила его: