Твой образ

Астрик поняла, о какой форме речь, и зарделась. Она тоже замечала, что после общения с Тингом, лицо ее на короткое время преображается, в нем будто смутно проступает ее прежний облик. Вот уже второй год, как изменилось ее отношение к Тингу, который из рыжего мальчишки вырос в широкоплечего сильного парня, дающего отпор любому ее обидчику. Впрочем, когда 0н шел рядом, никто и не осмеливался обидеть ее ни взглядом, ни словом. Но больше всего она ценила его верность: с Гастрик Тинг не встречался, хотя его наверняка тянуло пройтись с красивой девицей. Долго уговаривал он Астрик вернуть свое лицо, но потом как-то сразу перестал затрагивать эту тему, точно решил доказать, что девушка дорога ему в любом обличье. Из детской привязанности выросло деревце любви, и, заглядывая украдкой в зеркало, Астрик с горечью думала о своей прежней внешности. Утешала лишь мысль о том, что Тинг любит ее и такой, а Гастрик с тяжелым характером вряд ли кому-нибудь понравилась бы, если бы осталась страшилой. Зато сейчас у сестры много поклонников, и это радовало Астрик.

— Вы поняли меня? — перебил ее размышления Казинаки. — Фирме ни к чему ваши сияющие глаза. Ей нужны глаза-гротеск, глаза-гипербола, чтобы закомплексованные клиенты, заглянув в них, воспряли от мысли: «Надо же, что сотворила природа с этой бедняжкой! Значит, у меня все не так плохо…»

Казинаки знал, что его слова ранят девушку своей жестокостью, но не мог остановиться:

— Интересно, какой комплекс у вашего юноши? Не будете же вы уверять меня, что он ухаживает за вами просто так, из любви к вам.

— Именно из любви, — тихо проговорила Астрик. Ей не нравилось, что шеф смотрит на нее слишком пристально. Когда же Казинаки попросил принести ему вечером домой пару свежих детективов, поскольку он уже прочел доставленную в прошлый визит стопку, у нее мелькнуло подозрение, которое развеселило — уж не заинтересовался ли шеф ее особой? Тому, кто пресыщен всеми житейскими благами, порой недостает самого обычного, и тогда он может прельститься скромной хибарой в каком-нибудь забытом богом уголке, прийти в восторг от полевого цветка, залюбоваться непритязательным пейзажем. Или же обратить внимание на нечто из ряда вон выходящее, как, например, ее лицо… Вероятно, слишком богатые люди страдают от скуки и тоски потому, что нет для них ничего невозможного.

Отсутствие же каких-либо препятствий неизбежно опресняет жизнь, делает ее вялой, бледной и безвкусной, точно неподсоленные спагетти.

— Что, если я приударю за вашей сестрицей? — игриво сказал Казинаки. — Мне бы хотелось узнать, когда я буду целовать ее, вы что-нибудь почувствуете?

— Я и моя сестра — думаем и чувствуем независимо друг от друга, — сказала она.

— Тогда я не стану утруждать себя, — откровенно вздохнул Казинаки. — Тогда мне это неинтересно.

Астрик улыбнулась его признанию, но уже в следующее мгновение огорченно сказала:

— Город в опасности, а вы занимаетесь пустяками. Неужели по утрам вместо соловьев и синиц вас не будят вороны и сороки? Неужели не замечаете, как листья деревьев, едва зазеленев, становятся желтыми, жухлыми и опадают? И разве не тревожат вас по ночам глухие толчки в подземельях Керогаза? Или вас очень занимает вопрос «Что такое Асинтон?». А может, вам неизвестно, что Великая Трещина в некоторых районах города уже так раздвинулась, что детям боязно перепрыгивать через нее?

Казинаки понравился тот пыл, с каким Астрик осмелилась отчитать его. Все вокруг лишь потакали ему и ублажали каждое его желание, а эта девчонка, эта страшненькая мордашка, смеет дерзить…

— Что за трещина? — притворился он, будто не знает, о чем речь, и привел Астрик в недоумение.

— Неужели вы так погрязли в своем золоте, что ничего не видите! — возмущенно воскликнула она.

— Ну-ка, ну-ка, покажите, что там делается, — продолжил он игру. — Будьте моим гидом. Сейчас же! Сию минуту!

Он вывел ее из конторы, усадил в автомобиль, и они помчались по городу.

«Как странно, — думал Казинаки, ловко выруливая по улочкам и переулкам. — Мне так хорошо рядом с этим гадким утенком. — Он даже улыбнулся этому ощущению. — Да-да, мне еще никогда не было так хорошо, как в эту минуту, когда я будто бы невзначай прикасаюсь плечом к ее плечу. Особенно на поворотах».

— Что-то не вижу вашей трещины, — деланно сердитым тоном сказал он.

— Мы плутаем там, где я никогда не была. Не предполагала, что в Асинтоне есть такие сногсшибательные закоулки. Пожалуйста, вырулите к центру.

Но он продолжал петлять по каким-то лабиринтам, упиваясь каждым резким поворотом, от которого кружилась голова и взволнованно билось сердце, ибо при этом Астрик клонило в его сторону, как ни пыталась она покрепче держаться за поручень. Неожиданно автомобиль занесло на просторный проспект, и Казинаки с ужасом затормозил, ибо прямо под колесами оказалась канава шириной метра в два. Она пересекала проспект поперек, скрываясь в парке, и нигде не висел знак запрета.

— Вот видите, — взволнованно проговорила Астрик, — знак еще не успели поставить — выходит, это свежая трещина.