Твой образ

Выпив капли, Настасья Ивановна удивленно взглянула на него:

— Как быстро вы нашли лекарство.

— Ничего странного, — стушевался он. — Обычное место для аптечек у домохозяек. Хотите, скажу, где у вас деньги?

Вошла Октябрева, осуждающе уставилась на него. Он замолчал. В самом деле, разыгрался сверх меры.

— Может, вам что-нибудь помочь по хозяйству? — предложил он. — Двери вон скрипят, смазать надо.

— У вас есть техническое масло? — поспешила Октябрева, боясь, что он опять невольно сделает промах и бросится за маслом в свои закрома.

— Право, не знаю. Надо посмотреть в шкафу, на балконе.

— А я схожу в магазин. Что вам купить? — предложила она.

— Зачем же такое беспокойство? — смутилась Настасья Ивановна. — Мы с Тошей тут сами потихонечку.

— Разве Тоша у нас… у вас? — оторопел Некторов.

— Да, — кивнула она, не заметив его оговорки. — Правда, ей нельзя носить тяжелого, но по дому справляется.

— Вот я и схожу, куплю овощей. А Ваня петли смажет и отдохнет немного. Ему нельзя переутомляться, он недавно вирусным гриппом переболел. — И, уходя, Октябрева бросила на Некторова тревожно-предупредительный взгляд.

Он занялся хозяйством: смазал петли, починил кран в ванной. Все это время из кухни доносились частые вздохи матери, и было так тягостно слышать их, что опять не выдержал, подошел к ней, обнял:

— Прошу, не надо так мучиться, — сказал он проникновенно, поцеловал в лоб и ушел в свою комнату.

Сел в кресло, закрыл глаза. Выходит, он выиграл у Манжуровой прошлогодний спор, когда после заседания кафедры сидели в лаборатории. Дым стоял коромыслом, и они втроем — Петельков, Манжурова и он — строили домыслы, что будет испытывать человек с пересаженным мозгом к своим друзьям, родственникам. Помнится, Манжурова цитировала известного романиста, уверявшего, будто чувства будет диктовать не мозг, а тело. Он же доказывал обратное и даже изрек нечто тривиальное: «Мозг — властелин тела». Выходит, был прав. Иначе его не обволакивал бы сейчас этот печально-радостный дурман родного дома, и сердце, чужое бородулинское сердце, стука которого никогда не слыхала Тоша, не билось бы в тревожном томлении, что вот-вот увидит ее.

Придя из магазина, Октябрева энергично потянула его в клинику. Но как он мог уйти, не повидав свою Антонию! Следы ее присутствия были всюду, однако встреча с матерью так взбудоражила, что он не сразу заметил их: томик стихов на столе, платье, перекинутое на спинку стула, тапочки в коридоре.

И он дождался. Щелкнул ключ в замке, вошла она, чуть усталая, грустная, в незнакомом широком сарафане. Видимо, у него был дурацкий вид, потому что Тоша спросила:

— Мама, у нас гость? Он чем-то взволнован? Что случилось?

— Ничего Тошенька, ничего. Эго приятель Виталика, Иван Игнатьевич, а это его жена Лена. Они из Москвы и, должно быть, заночуют у нас.

Некторов так сильно сжал ее ладонь, что Тоша ойкнула.

— Извините, — пробормотал он и тут только заметил, как округлился ее живот, какой она стала женственной. Но не ощутил привычного волнения, которое испытывал всякий раз, когда оказывался рядом с ней. Было только уважение к этой женщине, носящей его будущего ребенка. А милая некрасивость ее лица с квадратным подбородком, которого раньше не замечал, привела в стеснение перед Октябревой. И пока они проходили в комнату, он успел расстроиться от этого открытия. Выходит, рано понадеялся, что остался прежним любящим сыном и мужем.

Октябрева сочувствующе взглянула на него, заботливым жестом сняла с его пиджака нитку.

— У тебя усталый вид, нам пора.

— Куда? — вскинулась Настасья Ивановна. — Никуда не пущу. Переночуете у нас. Правда, Тоша? — Чем-то притягивал ее, тревожно интересовал этот гость.

— Конечно, — подхватила Тоша. — Только давайте поедим, я ужасно проголодалась.

Некторов втайне усмехнулся — вот поди ж ты, он для нее покойник, лежит в земле сырой, а у нее, видите ли, зверский аппетит. И вообще незаметно каких-либо страданий. Но взгляд подозрительный, будто о чем-то догадывается. Или работает интуиция любящей женщины?

За столом Тоша по-прежнему не сводила глаз с Некторова, а он потерянно искал и не мог найти в себе прежнего чувства к ней. Непонятное раздражение поднималось в нем против этой женщины.

— Виталий никогда не рассказывал о вас, — заявила вдруг Тоша.

— Наверное, у него слишком много друзей. И потом он попросту не успел посвятить вас во все подробности своей жизни. — И с досадой подумал: «А ты, голубушка, зануда».

— Однако его обожательницы мне почти все известны, — по губам Тоши лукаво пробежала усмешка, от которой ему стало не по себе.

— И вы осуждаете его? — быстро спросил он с жадным любопытством человека, обретшего редкую возможность услышать о себе правду.

— Я бы не сказала, что было приятно выслушивать его исповеди, но искренность Виталия меня всегда трогала. Кстати, это не самый большой его недостаток. Да что мы, — спохватилась она, — у каждого свои грехи, а я любила Виталия со всеми его слабостями.

Очень хотелось продолжить беседу, но Октябрева уже несколько раз предупредительно наступила под столом ему на ногу.