Твои, Отечество, сыны

— Обратите внимание, Александр Ильич, офицер прибыл из политотдела армии… Он возглавляет группу фото- и кинокорреспондентов. Так что же он позволяет себе? Лезет в самое пекло, в самую гущу боя, и сколько я ни просил его, сколько ни предупреждал, он опять за свое, опять в атаке!.. Но если случится — убьют? Кто отвечает? Я! Почему разрешил, почему не досмотрел? Нет, я отошлю вас, уважаемый, обратно, в политотдел армии!..

Крепыш оборачивается ко мне, вскидывает к виску руку. У него хорошая выправка, добродушная улыбка, веселый взгляд.

— Простите, товарищ полковник и товарищ комиссар… Но ведь мы — фронтовые корреспонденты! Мы тоже воины и со всей ответственностью выполняем порученное нам задание. Хорош военный корреспондент, если он будет отсиживаться в тылах дивизии или армии! Вы говорите: могут убить? Согласен, могут. Но ради хороших, правдивых кинокадров и я, и мои товарищи готовы рисковать. К тому же у каждого из нас есть оружие, и мы совсем неплохо им владеем…

Я знал этого бойкого крепыша. Его группу корреспондентов уважали бойцы. Эти смельчаки — фотографы и кинооператоры, в отличие от других своих коллег, присылали фотографии и бойцам. Они обязательно выполняли свои обещания. А каждому солдату или офицеру приятно отправить фронтовую фотографию близким, родным.

— Пожалуй, Владимир Александрович, — сказал я Борисову, — здесь стороны должны пойти на компромисс. Товарищи не балуются, не шалят, они делают большое дело. Кто же не рискует на войне? А вам, товарищ корреспондент, следует посчитаться с беспокойством начальника штаба, не лезть в огонь очертя голову.

— Золотые слова, товарищ полковник, — улыбнулся крепыш. — Будем считать, что компромисс достигнут, но, конечно, не в ущерб качеству нашей работы!

Через несколько дней бойкий крепыш исчез с нашего участка фронта. Я услышал о нем позже: он стал известным партизанским вожаком, генералом и Героем Советского Союза. Это был Петр Петрович Вершигора, автор книги «Люди с чистой совестью».

…В тот же день дивизия заняла село Погожее. Она преградила немцам путь на восток. Противник пытался укрепиться в селах Прилепы, Лисий Колодец, Кузькино. В двухсуточных боях он потерял до четырехсот человек убитыми, девять танков, шесть грузовых и две легковых машины, три орудия, два мотоцикла. Наши бойцы захватили двести пятьдесят автоматов, сотни снарядов и гранат. Гитлеровцы были вынуждены откатиться на исходные рубежи.

Мне запомнилась ясная, тихая ночь после боя. Морозило. Снег звонко похрустывал под ногами.

Мы с Чернышевым шли улицей Погожего к дому, где разместился штаб дивизии. Откуда-то донеслась песня. Сначала я подумал, что это, наверное, наши радисты слушают приемник. Но песня стала громче и словно приближалась, и ее, конечно, слышали в своих окопах немцы.

— Удивительное дело! — взволнованно проговорил Чернышев. — Послушайте, наши бойцы поют… Они поют после такого боя. И что за душа у нашего народа! Он верит в победу, в свою высокую миссию, в счастье, и он поет…

Улицей Погожего шла рота солдат. Четко, размеренно бойцы печатали шаг, и дружным голосам их отвечало эхо. Мы отошли в сторонку и слушали молча. Мне запомнились отдельные строчки песни, но в ту же ночь, не заучивая, и я, и комиссар знали ее наизусть.

Песня прогромыхала над селом и ушла в ночь, в белесые, заснеженные поля. А комиссар и я еще долго стояли у крыльца какого-то дома, оба до крайности удивленные и взволнованные.

— Что скажете, Федор Филиппович? Откуда она взялась, эта песня? И вроде бы моя фамилия в ней?

Он тихонько засмеялся:

— Пожалуй, я вправе первый задать вопрос…

— Что ж, спрашивайте.

— Интересно знать: что испытывает человек, так вот нежданно-негаданно услышав свое имя в песне?

— Говорить откровенно?

— Конечно…

— И не поверилось, и растерялся. Может, думаю, ослышался? А почему растерялся, надеюсь, понятно. Право, Федор Филиппович, я такого не заслужил.

— Должен сказать вам, товарищ полковник, — несколько строже заметил Чернышев, — что я тоже впервые слышу эту песню. Мне, комиссару, это непростительно… Солдаты заучили текст, запомнили мотив, спелись, а я, комиссар, не ведал об этом до сих пор! Но если песня родилась, ее не вычеркнешь. Также, как и насильно не вложишь в уста. Песня повинуется сердцу, и от сердца она идет: хорошо, красиво поют ее солдаты…

— Все же, Федор Филиппович, мою фамилию нужно бы сократить.

Он усмехнулся:

— А помните старую русскую пословицу? Из песни слова не выкинешь…

И, помолчав, заключил в раздумье:

— Нужна эта песня. И если имя в боях подсказано, значит, оно на месте.

Правду сказать, будь это военная операция, я знал бы, как мне поступить. А в делах поэзии…

Если поется, пусть на здоровье поется: лишь бы еще уверенней и горячее шли наши дела!