– Она точно его? – разглядывает Надюшу, устроившуюся на моих коленях с книжкой. – Слишком красива. Слишком! Прости, но даже тебя красивее.
– Прощаю, – великодушно прикрываю глаза, упиваясь гордостью за своё сокровище. – Поиграете, пока я переоденусь? Зайка, поиграешь с дядей Эмиром?
– Неть, – дочь отрицательно мотает головой и разваливается на мне как на кресле.
– Истинная женщина, – ухмыляется Эмир, – но мы тоже не пальцем деланные. Я растоплю твоё сердечко, принцесса.
Растопил-таки. Такой аттракцион ей устроил, подкидывая к потолку и подхватывая в последний момент, что мы с Вероникой Павловной вспотели от напряжения, но задорный смех дочери не позволил прекратить эту убийственную для нервных клеток забаву. И в тот момент я решила для себя – скажу. Просто ради того, чтобы он хоть раз вот так подбросил её. Хоть разочек. На коленях умолять буду, если придётся. Что угодно сделаю. Но, для начала, надо избавить его голову от мыслей о деле.
Утаскиваю Эмира на кухню, вываливаю на него все наши с Кумановым выводы, наминаю руки в ожидании вердикта.
– Вариант, – выдаёт коротко, тщательно всё обдумав. – Но придётся дождаться возвращения Павла. Я понятия не имею ни что у него на уме, ни куда он так сорвался.
– Да просто позвони, – удивляюсь, а он морщится и отводит взгляд. – Эмир, прекрати, – отражаю его эмоцию. – Я взрослая и у меня был выбор. Врать не буду, появился ты вовремя, но… я не жалею. Эти эмоции ни с чем не сравнить. Его не сравнить ни с кем.
– А какие у тебя будут эмоции, когда мы уедем, Линда? – вздыхает и берёт мою руку, зажимая в двух своих. – Подумай о себе, о своём будущем. О дочери рассказать – это одно. И по глазам вижу, что готова. По взгляду завистливому, с которым ты смотрела на то, как я с ней играю. Но в остальном… он изменился. Так стремительно, что все наши отгородились, даже Арсений, хотя он из его клуба практически не вылезает, когда в городе. Раньше я подталкивал тебя к нему сам, сейчас советую держать дистанцию.
– Я себе то же самое советую, – хмыкаю невесело. – Но сокращу до нуля, как только представится возможность. Если…
– Я тебя услышал, – вымучивает улыбку и притягивает к себе, крепко обнимая.
– Эмир, жалость, – бубню недовольно ему в грудь. – Щёлкни тумблером, ну добиваешь же…
– Да я не… блядь.
Замолкает и сминает с такой силой, что я не просто чувствую, но и слышу, как скрипят отвыкшие от дружеских объятий суставы.
– Всё, – высекает неожиданно жёстко и разжимает руки, – всю отдал, больше не получишь даже если попросишь. Церемониться тоже не буду, так и знай.
Прозвучало как угроза, но я лишь сдержанно кивнула.
Типичный суматошный день в заботах о дочери. Килогерцы искреннего детского смеха, песочница на балконе, которую организовал предприимчивый Эмир, двухчасовой перерыв на сон в соседней квартире и сумерки, неслабо так давящие на мозги.
– Да где его черти носят? – шиплю гневно, уложив дочь на ночь и вышагивая рядом с Эмиром от подъезда к подъезду.
– Не удивлюсь, если в каком-нибудь кабаке, – презрительно вздёргивает верхнюю губу друг.
– Позвони ему, – практически умоляю, оббежав его и преградив дорогу. – Позвони, Эмир, его нет больше двенадцати часов! Что можно проверять столько времени, у нас даже теорий толком не было!
– Глубину очередной вагины, – огрызается, но идёт на попятный, читая в глазах всю мою боль. – Наберу из квартиры.
Набирает. Трижды. Ответа нет.
Мечусь из угла в угол, руки заламываю, места себе не нахожу, ни покоя, ни сна. Двенадцать, час, Солнцев даже перестал названивать, а его всё нет.
– Что-то случилось! – вскрикиваю с отчаянием. – Эмир, что-то случилось! Я… я поехала его искать. Хочешь – оставайся.
– Уверен, всё в порядке, – цедит сквозь зубы. – Забухать в каждом новом городе – традиция. Проспится, вытащит хуй из какой-нибудь бабёнки и приедет.
– Зачем ты мне такое говоришь? – обида выходит из берегов и вот-вот затопит крошечную квартирку. – Зачем?
– Ты сказала – не жалеть, – режет по живому. – Говорю, как есть. Я два с лишним года наблюдаю его деградацию. Поверь мне, с ним всё более, чем в порядке.
– Нет, – продолжаю настаивать, отчаянно мотая головой, – пусть он в самом деле такой, пусть традиция, пусть что угодно! Что касается вас, я всегда точно знаю, когда кто-то в беде. Это… это… – пытаюсь подобрать нужное слово и выпаливаю: – Это материнский инстинкт! Тебе не понять!
– И в каком притоне ты намерена его искать? Все успела облазить с грудничком? – капелька иронии, но я хватаю его за бицепс, чтобы ощутить физически как напряглись его мышцы.
– Сначала к Солнцеву, – мой решительный тон и не малейшего желания осуществлять задуманное. – Узнаем, объявлялся ли. Дальше – по обстоятельствам.
– Я поведу, – вздох, принятие, смирение.
Через двадцать минут нерешительно переминаюсь под камерами у забора, с телефоном наготове, но не успеваю набрать, как открываются ворота.
В машину уже не сажусь. Вбегаю.
Несусь так стремительно навстречу к Солнцеву, держа в уме лишь вопросы о Паше, что забываю подумать о том, как выгляжу со стороны.