Твои ровесники

Марина поднялась со стула. К чему беспредметный разговор? Надо возвращаться к делу.

— Ладно, детка, я тебе карьеру не испорчу. Бери! — Человечек пнул палкой большой конверт на письменном столе. — Бери оттуда бумагу. Пиши! «Уважаемый товарищ П. О. Марков!» Это я. Петр Осипович Марков. Меня тут некоторые «Помарков» зовут. Что ты скажешь, какие остряки-самоучки. Написала? «Прошу вас дать указание заводу-поставщику отгрузить в счет вашего лимита заводу искусственного волокна сто двадцать — в скобках сто двадцать — тонн купоросного масла». Написала?.. Ого, быстро! Значит, после школы — на завод? Молодец!.. Дальше пиши: «Обязуюсь сразу же по получении купоросного масла дать телеграмму заводу-поставщику, чтобы сто двадцать тонн были бы вам возвращены из наших фондов при первой же возможности». Написала, детка?.. И знаешь, почему я тебе даю? Ты честный человек, детка, это видно… А не хочешь к нам? Я бы взял… Не пойдешь? Правильно!..

Через неделю на завод поступили две дополнительные цистерны с купоросным маслом, а на следующий день еще одна.

Марков сдержал слово.

Надо было отправлять обещанную телеграмму. Марина побежала в машинное бюро отпечатать текст. Возвращаясь обратно, еще в коридоре, она услышала шум, доносившийся из общей комнаты отдела снабжения. Кто-то громко и весело поносил все курорты на свете. «Ковшов», — догадалась она и открыла дверь.

Начальник отдела снабжения, загорелый и похудевший, стоял посреди комнаты.

— Здравствуйте, Степан Сергеевич! С приездом вас. Что так рано?

— А ну их к чертям! — махнул он рукой. — Замучила медицина… Режим! Отбой, подъем. Не выдержал. Удрал… Как у вас тут дела? Пошли в кабинет, доложишь.

Марина рассказала Ковшову о своей командировке.

Он смотрел на нее, улыбаясь.

— Вырвала, значит? У самого Маркова? Ты знаешь, кто такой Марков?.. У-у-у… Здорово, здорово! Научил я тебя все-таки уму-разуму. Провести такого старого волка…

— Почему — провести, Степан Сергеевич? Мы ведь отдадим. Вот телеграмма.

Ковшов пробежал глазами текст. Аккуратно сложил бумагу вдвое и не спеша разорвал пополам. Еще и еще, пока бумага не превратилась в мелкие клочья.

Бросил их в корзину.

— Что вы делаете! — воскликнула Марина.

— Вот где ей место, твоей телеграмме. Ничего мы им не отдадим. Только дурак отдает то, что само в руки приплыло.

— Но ведь я обещала!

— Беру этот грех на свою душу, Ты обещала, а я запретил.

— Нет, Степан Сергеевич, так нельзя.

Ковшов сдвинул брови.

— Указывай мне еще тут, чего можно и чего нельзя… Что ты за человек, Марина, не понимаю. Только я приехал — сразу в драку. Иди работай! Дай хоть денек прожить спокойно.

Но Марина не уходила.

— Надо отправить телеграмму, Степан Сергеевич, — настаивала она с упорством отчаяния.

— Убирайся ты отсюда прямым ходом! — вскричал выведенный из себя Ковшов. — Сказано — нет!

Нет?.. Этот смешной старый Марков пошел ей навстречу. Он считает ее честным человеком. А она…

Нет, если сейчас уступить Ковшову — значит кончено. Если есть вообще какая-нибудь граница, дальше которой нельзя идти, то вот она, эта граница, — здесь!

Снова отпечатав на машинке текст телеграммы, Марина понесла ее на подпись директору завода. Может быть, удастся обойти Ковшова.

— А почему я? — удивленно посмотрел на нее директор. — Есть же начальник отдела.

Знает уже, что Ковшов приехал!

— Он не хочет.

— Странно… Он не хочет подписывать, а вы несете ко мне?

— Иван Васильевич, если вы не подпишете… Если вы не подпишете…

У Марины дрожали губы.

— Что случилось?.. Что вы молчите?.. Ну-ка, садитесь сюда. Выкладывайте, что произошло…

Больше часа просидела Марина у директора завода.

Несколько раз в кабинет заходила секретарша, напоминала, что директору надо ехать в горисполком, но он только нетерпеливо отмахивался.

А когда Марина ушла, неся в вытянутой руке, как боевое знамя, подписанную директором телеграмму, он вызвал секретаря и сказал:

— Позвоните в горисполком и сообщите, что я приеду позже. И вызовите ко мне Ковшова. Немедленно!

Ковшов вернулся от директора после конца рабочего дня. В отделе снабжения уже никого не было. Одна Марина возилась с бумагами: она решила дождаться начальника отдела.

Ковшов остановился напротив нее и, заложив руки за спину, долго стоял и молчал. Марина не решалась поднять головы.

— Так, — процедил сквозь зубы Ковшов. — Так… Значит, жаловаться, кляузничать… На меня… Значит, все, что я для тебя сделал, побоку. Так…

Он бросал в нее слова, словно тяжелые камни.

— Ой, зачем вы так говорите, Степан Сергеевич!

— Значит, все побоку, — продолжал он с едва сдерживаемой яростью. — Значит, змею в отделе пригрел…

Чем дольше он говорил, тем смелее смотрела Марина ему в глаза. Он так неправ, так вопиюще неправ!

— И ты думаешь, что тебе все сойдет с рук? — говорил Ковшов, наклонив голову и чуть покачиваясь. — Ты меня еще плохо знаешь. Придавлю ногтем — и нет тебя.

Грузно ступая, он прошел к себе.

— Хромченко! — почти сразу же раздался оттуда его голос.

Марина вошла в кабинет. Ковшов сидел за письменным столом и тяжело дышал, держась за грудь.

— Вам плохо, Степан Сергеевич? — кинулась она к нему.