Твои ровесники

Около фюзеляжа он остановился, поплевал на руки и сказал:

— Полезай за мной!

К хвосту фюзеляж сжимался и напомнил Джиму трубу, в которую он вчера лазил.

— Крысиное дело! — вздохнул Фил.

Он с трудом умещался в фюзеляже.

— Смотри внимательно: вот это — клепальный пистолет. Держи… Теперь прижми его к заклёпке… Так…

Пистолет запрыгал в руках Джима и застрекотал по металлу мелкой дрожью.

— Клёпку производят вдвоём. Я буду теперь работать снаружи.

Фил показал Джиму, как надо клепать, и вылез из самолёта. Они немного поработали. Фил научил его сверлить дрелью.

Джим быстро освоил нехитрое искусство клепальщика, и когда резкий звон возвестил конец дня, он пожалел, что увлекательная работа кончилась так быстро.

— А ты, красноголовый, ловкач! — искренне похвалил его Фил. — Из тебя получится настоящий «дятел». Моли бога, чтобы он остановил твой рост.

По дороге в раздевалку Джим узнал, что Фил был уже «на вылете» — так называлось увольнение ребят, которые вырастали и не помещались в хвосте фюзеляжа, — но его перевели наружу.

— Мой отец погиб от взрыва баллона здесь, на заводе, и они не хотят со мной связываться… Я бы им показал увольнение!

У ворот Фил познакомил Джима с хромым бледным мальчиком:

— Томми, вот ещё один «дятел».

Джим пожал горячую руку Томми и сказал:

— Джим Бойд.

Фил жалобно захныкал:

— Ну нет… У нас и так четыре Джима!

Он снял кепку с головы Джима, растрепал его огненные кудри и пропел:

— Красноголо-о-о-вый Дя-я-я-ятел!

5. «МНЕ НУЖНЫ ТВОИ РУКИ»

— Джим Бойд! Семнадцать долларов тридцать центов… Распишись.

Джим крепко зажал в кулаке хрустящие бумажки и отошёл от кассы.

В конце заводского двора он остановился. Он сморщил лоб, уставился глазами в носок башмака и шептал:

— Четырежды пять — двадцать… Пятью четыре — тоже двадцать… К четырём прибавить четыре — восемь, к восьми — четыре — двенадцать…

Джим поднял кусок проволоки и стал чертить цифры на пыльной земле. Потом сорвался с места и побежал.

Ни на секунду не останавливаясь, он распахивал двери одну за другой… Письменный стол, о который он ударился грудью, задержал его бег. Но Джим сейчас же стал размахивать рукой с зажатыми деньгами, как бы продолжая движение вперёд.

Холодные глазки мистера Люса остановились на переносице Джима.

— Семнадцать долларов… Я считал, что получу двадцать…

— Здесь считаю я, — ласково, почти нежно объяснил мистер Люс.

Со вторника до субботы — пять дней. Четыре на пять получается двадцать долларов…

— Мне не нужна твоя арифметика, мне нужны твои руки.

— Я работал…

— Значит, ты плохо работал. До свиданья.

У ворот завода на чугунной тумбе сидел Томми. Джиму очень хотелось передать разговор с Коротконогим, но он не знал, с чего начать.

— Тебе в какую сторону?

Томми показал головой.

— А тебе?

— Мне сюда.

Помолчали.

— Ну, пойдём вместе, — сказал Томми поднимаясь. — Домой не хочется. Только не торопись, ладно?

Томми захромал рядом.

Джим, заикаясь и размахивая руками, рассказал, как его обсчитали. Томми внимательно выслушал и спокойно ответил:

— Это ещё хорошо… Мне дали всего одиннадцать долларов, а я в среду отработал два часа лишних.

Джим удивлённо взглянул на товарища.

Оба молча дошли до перекрёстка и молча простились.

Джим выбрал самый длинный путь. Он час за часом стал вспоминать всё, что произошло от понедельника до сегодняшнего дня. Томми на заводе второй год, а Джим работает и быстрее и лучше. Но, оказывается, ещё недостаточно хорошо. Иначе бы у него не отняли два доллара семьдесят центов. Прекрасно! Теперь он покажет, как надо работать! От этого решения ему стало легче.

Он зашел в табачную лавку и купил для отца пачку табаку.

— Сколько стоит? — спросил Джим, пересчитывая сдачу.

Продавец ответил, что со вчерашнего дня табак подорожал на двенадцать центов.

Когда Джим подходил к дому, моросил гнилой дождь. Сорокаэтажные дома казались мёртвыми стволами деревьев, утерявших листву. В густом небе через правильные промежутки времени уныло загорались тупые слова, которых никто не читал:

СЧАСТЬЕ

сопутствует тому, кто покупает

жевательную резинку

ИНДИАНА!

Мать сидела у плиты на своём обычном месте. Её глаза были закрыты, но она не спала. Джим понял это по дрожанию ресниц. Он долго разглядывал её бесцветное лицо, поперечные морщины на тонкой шее.

Большие руки на острых коленях напоминали вылезшие из земли корни. Джим поразился: как изменяется человек, когда у него закрыты глаза!

Он достал деньги, сложил их веером, как игральные карты, и неслышно подошёл к матери.

Он осторожно коснулся бумажками её подбородка. Глаза тихо открылись. Перед ним была его мать…

Джим сбился с роли: вместо того чтобы торжественно произнести речь о некоторых мальчиках, которые не хуже взрослых делают доллары, он обнял мать и вдруг почувствовал горьковатое царапанье в горле… Джим считал всякие нежности проявлением слабости, недостойной настоящего мужчины, но сейчас ему захотелось, чтобы мать потрепала его волосы, ущипнула за нос или просто погладила по спине.