Твои верные друзья

Плотнее запахнувшись в теплый полушубок, Двинянинов полусидел-полулежал в глубокой нише, вырытой в земле, готовый по первому сигналу тревоги вскочить и припасть к прикладу своего тяжелого, напоминающего старинную фузею, ружья. При колеблющемся свете ракет лицо бронебойщика, сосредоточенно-суровое, будто высеченное из желтовато-розового камня, с крепко сжатым ртом и нахмуренными бровями, то с необычайной резкостью возникало из мрака, то вновь пропадало во тьме.

Тимофей все еще остро переживал тот страшный момент, когда танк своим железным брюхом наехал на окоп; его гусеницы пролязгали над самой головой солдата. Трудно забыть ощущение полной беспомощности и мгновенно охватившего отчуждения, — как будто ты уже перестал жить, — которые пришлось изведать в ту минуту…

«Что уж тут собакой сделаешь? Ежели пушка — другое дело…» — рассуждал он сам с собой, мысленно обращаясь к Миронову.

Ему вспомнилось, как они, сибиряки и уральцы, прибыли сюда. Эшелон разгрузился в предместье столицы; солдат посадили на грузовики и повезли через Москву. Тимофей видел Москву не в первый раз. Незадолго до войны он ездил на Всесоюзную сельскохозяйственную выставку. Тогда Москва была оживленной, шумной, залитой светом тысяч электрических огней. Теперь он увидел ее совсем другой — суровой, нахмуренной, под снегом, без обычного веселого оживления на площадях и улицах. На окраинах рыли противотанковые рвы, устанавливали заграждения и надолбы, на случай, если гитлеровским танкам все же удастся прорваться к городу. Витрины магазинов были забиты досками, заложены мешками с песком. По улицам непрерывно шли войска. Тракторы тянули тяжелые длинноствольные пушки, громыхали танки.

Все говорило о грозной опасности, нависшей над столицей. Это настроение передалось и вновь прибывшему пополнению. Бойцы притихли, не стало слышно обычных солдатских шуток, сознание важной ответственности легло на солдатские сердца.

Было утро седьмого ноября. На Красной площади напротив Кремля, вопреки хвастливым утверждениям гитлеровского командования, что Москва вот-вот будет взята, что она уже почти взята, выстраивались войска для парада. Ровно в десять затрубили горнисты, шеренги выравнялись, замерли. На трибуну поднялись Верховный Главнокомандующий, его соратники. И как бы предвещая будущую великую победу, из-за крыш домов показалось солнце и, прорвав завесу туч, ярко осветило площадь, заполненную четкими квадратами войск.

Волнующая, торжественная минута…

А с парада — сразу в бой.

Свежие части поставили на один из наиболее угрожаемых участков фронта. День и ночь гремели орудия, полыхали зарева горящих деревень, враг рвался к Москве. Он рвался к ней, не считаясь ни с какими потерями, бросая в бой все новые и новые дивизии. А с другой стороны непрерывным потоком подходили к фронту свежие резервы советских войск — помощь защитникам Москвы.

II

Слух, сообщенный Мироновым, подтвердился. На переднем крае, действительно, появились собаки, предназначенные для борьбы с вражескими танками.

Снова был бой. Снова, как вчера, как много дней назад, гитлеровцы двинули вперед танки, позади побежала пехота. И вот в самый напряженный момент, когда танки уже приблизились на достаточное расстояние, от окопов вдруг отделились два движущихся пятна и устремились навстречу громыхающим чудовищам. Двинянинов, поймав их взглядом из своего окопчика, не сразу сообразил, что это собаки, а, поняв, невольно на какое-то время забыл про все остальное: настолько непривычно-неожиданно было зрелище неравного поединка.

У него захватило дух при мысли, что такие козявки отваживаются вступать в единоборство с танком. Глаза, не отрываясь, следили за двумя существами, которые спешили навстречу верной гибели. Он рассмотрел, что на спине у каждой было что-то привязано.

Одна вскоре ткнулась в снег и осталась лежать, но другая продолжала бежать быстрой, торопливой рысью. Вот она уже в мертвом пространстве, где ее не могут задеть пули танкового пулемета; вот — под самым танком…

Внезапно сноп огня вылетел из-под гусениц танка; грозная железная громадина подскочила, потом грузно осела и стала разваливаться на составные части. Далеко в сторону откатилось колесо-каток, порванная гусеница, извиваясь, точно змея, пролетела по воздуху и распласталась на снегу; силой взрыва сорвало башню, — движущаяся крепость и люди, сидевшие в ней, перестали существовать.

После боя только и было разговоров, что об этом событии. Еще никто никогда не видал, чтобы собака могла уничтожить танк. А тут произошло на глазах у всех. И как быстро получилось: раз — и нет танка! Гитлеровцам, наверное, и в голову не могло придти, что в образе этой животины сама смерть движется на них… Сожалели об одном: что вместе с танком погибла и собака.

А к вечеру тех же суток собаки появились в расположении роты Двинянинова.