Твои волосы пахнут ветром (СИ)

Перед глазами тут же замелькали хаотично меняющиеся картинки: лица орков, стрелы, пронзающие небо, грива Ласлега в темной орочьей крови, блестящие копыта роханских коней, мерцающие красные молнии в отражениях на нагрудниках павших воинов и черных глазах орков…Все шло настолько быстро, что образы перед глаза, звуки вокруг и ощущения не складывались в общую картину, а шли по отдельности, а несовместимое часто сливалось в одно. Левое плечо пронзила боль – настолько сильная, что поводья выпали из руки. Орочья стрела. Буквально через секунду – еще одна стрела в груди, толчок ветра, уносящийся куда-то вперед … Слишком рано. Как жаль, что не через пару минут. И она вдохнула со счастьем свой, она наверняка знала, последний настоящий вдох. Тут же боль растеклась изнутри кипятком, прижигая все. Перед глазами Торувьель появилось темное небо, полное воронов, уже хохотавших и кашляющих своим карканьем, уже приготовившихся пожирать тела мертвых людей и орков. Появились алые молнии, окрашивающие черные облака в бордово-красный – цвет крови, которой истекали все. Был и ее любимый, бежавший в какой-то безумной попытке спасать ее. Было все – Только смерти - Смерти не было. Небо – небо такое же, как и было: темное, полыхающее, но отчего-то свободное. Вокруг было неожиданно тихо. Выжившие воины устало озирались, мертвые лежали, раскинув руки, пытаясь обнять небеса. Знакомое усталое ржание. Это ее конь - Ласлег, Торувьель знала точно. Он подошел к ней, наклонил голову совсем низко к лицу девушки. Горячее дыхание тут же ударило по коже, принося облегчение и последнюю горячую обжигающую звериную нежность. — Уходи с нашими, Ласлег, - прошептала коню она. Дышать становилось невозможно. — Уходи… Закрыть глаза, успокоиться и умереть… Тишина бурлила неясным рокотом, словно она лежала на дне реки, по которой шла флотилия судов. Боль связывающая, крутящая, такая невероятная, что уже совсем обыденная. Леголас шепчет. Он знает, что это не поможет, но трясется в попытках спасти. Она знает, что он сейчас в отчаянии и что винит себя и что может и правда – не ее это была битва, но еще будучи юной, юной как трава в лесу, она согласилась разделить с ним все отрады и все горе. У него лицо трескается, как маска, сплетение боли и ярости, его губы дрожат. Ей так хочется утешить его, но руки ее уже не слушаются. А слезы кончились. Торувьель глотает слова, напополам с кровью, текущей почему-то изо рта. — Отпусти, Лайквалассе… Как же еще он получит певчего дрозда, которого обещал ты поймать… У него твоя улыбка и волосы медовые… — И тут же спохватилась, агония видно отпустила ее и связанно она заговорила — Вздор я несу, ни к чему тебе это знать, ни к чему тебе потом испытать мое безумие. Все вздор! Ты лучше запомни, ты запомни меня счастливой: вздрагивающей в твоих руках, податливой или сопротивляющейся или пинающей тебя с беззвучным смехом еще в Мирквуде, запомни меня играющей на лютне у костра для тебя или даже той несмышленой эллет, решившейся спеть на твоем празднике. Запомни меня любой, но любимой.

Леголас смотрит, с ужасом смотрит на почти раздавленное тело. Немеет так быстро — и она онемела быстро, почти не почувствовала ничего. Болит, когда заживает. В ней заживать будет нечему. — Только обещай, что больше не будет больно. Наивно шепчет она, надеясь, что он догадается. Леголас склоняется к ней, сжимая землю рядом в иступлении, целуя и целуя и целуя. — Ты ничего не почувствуешь, — шепчет он. — Я обещаю. — Тогда прощай. Он мягко кивает, зажимает на мгновение переносицу. — А теперь посмотри мне в глаза, Синичка, — его улыбка грустная-грустная. — Смотри в глаза мне.

Не бойся душа потери, Отныне потерь не будет! Уже не будет разлуки, Лишь возвращенье и встреча.

========== Моя любовь, оставив клинок, мы с тобой пройдем еще сто дорог ==========