Твой восемнадцатый век. Прекрасен наш союз…

Вздрогнули при появлении в пугачёвском лагере «тени Павла» и тайные сторонники принца, те, кто мечтал о возведении его на престол,— братья Панины, Денис Фонвизин, Александр Бибиков. Разумеется, между ними и Пугачёвым — пропасть; пусть «крестьянский амператор» называет своих приближённых графом Чернышёвым, графом Воронцовым,— ясно, что настоящих графов он бы тотчас повесил…

Пропасть между реальным Павлом и самозваной тенью… Но подозрительная Екатерина даже этому не очень верит. И — устраивает суровый экзамен «нелюбезным любимцам»: именно их посылает на Пугачёва, на Петра III. Если победят — не так уж много славы! Если проиграют или изменят — значит, «себя обнаружили». Первым подвергается испытанию уже знакомый читателям Александр Ильич Бибиков — тот, который ездил в 1762-м в Холмогоры и вернулся «без памяти влюблённый…».

Пушкин, за этим человеком внимательно следивший из 1830-х годов, с шестидесятилетней дистанции, знал о нём, как уже отмечалось, немало. Однажды поэт записывает: «Бибикова подозревали благоприятствующим той партии, которая будто бы желала возвести на престол государя великого князя. Сим призраком беспрестанно смущали государыню и тем отравляли сношения между матерью и сыном, которого раздражали и ожесточали ежедневные, мелочные досады и подлая дерзость временщиков. Бибиков не раз бывал посредником между императрицей и великим князем. Вот один из тысячи примеров: великий князь, разговаривая однажды о военных движениях, подозвал полковника Бибикова (брата Александра Ильича) и спросил, во сколько времени полк его (в случае тревоги) может поспеть в Гатчину? На другой день Александр Ильич узнает, что о вопросе великого князя донесено и что у брата его отымают полк. Александр Ильич, расспросив брата, бросился к императрице и объяснил ей, что слова великого князя были не что иное, как военное суждение, а не заговор. Государыня успокоилась, но сказала: скажи брату своему, что в случае тревоги полк его должен идти в Петербург, а не в Гатчину».

В Гатчине проводил время Павел, которого, как видно, не на шутку опасалась царственная матушка. В черновике Пушкин ещё определённее высказывается о генерале: «Свобода его мыслей и всегдашняя оппозиция были известны». Пушкин долго подыскивал здесь точные слова. Пишется и зачёркивается: «свобода его мыслей и всегдашняя оппозиция были удивительны»; «также ему вредили…» Ниже начата и отброшена фраза: «Бибиков был во всегдашней оппозиции».

Как видно, Екатерина имела зуб на Бибикова и за его независимость, и за близость к Павлу (добавим — к братьям Паниным), и за ту старинную историю с холмогорской командировкой, когда Александр Ильич явно не понял, чего от него хотят… Но — Пугачёв у ворот, и царица вспоминает о генерале; вот как об этом пишет Пушкин: «Екатерина умела властвовать над своими предубеждениями. Она подошла к <Бибикову> на придворном бале с прежней ласковой улыбкою и, милостиво с ним разговаривая, объявила ему новое его назначение. Бибиков отвечал, что он посвятил себя на службу отечеству, и тут же привёл слова простонародной песни, применив их к своему положению:

Сарафан ли мой

, дорогой сарафан!Везде ты, сарафан, пригожаешься;
А не надо, сарафан, и под лавкою лежишь.

Он безоговорочно принял на себя многотрудную должность и 9 декабря (1773 года) отправился из Петербурга».

Бибиков «оправдал надежды» царицы, сумел нанести несколько поражений Пугачёву, но умер в разгар кампании. Действуя как человек своего класса, как верный слуга самодержавия, Бибиков при этом сохранял острую ясность ума и во время похода написал между прочим другу-писателю Денису Фонвизину знаменитые строки, которые Пушкин включил в свою «Историю Пугачёва»: «Не Пугачёв важен, важно общее негодование».

Иными словами, можно Пугачёва разбить, но причины, но «почва», на которой поднялся бунт,— всё останется в силе, пока не будут проведены важные реформы, которые улучшат жизнь народа. Об этих реформах, мы знаем, мечтали придворные заговорщики, составлявшие тайные конституционные планы…

Пугачёв желает вольности по-своему, по-крестьянски… Партия Фонвизина — Панина — Бибикова строит свои планы освобождения; и Пугачёв, и придворные заговорщики клянутся именем Павла… Но нет и не может быть меж ними никакого общего языка.