Твой XVIII век. Твой XIX век. Грань веков

Более нейтральный и памятливый Михаил Леонтьев в эти минуты мерзнет в наружном оцеплении дворца, но уже на другой день слышит интереснейшие рассказы товарищей и родственников; он запишет (что особенно редко) версию не заговорщика, а сторонника Павла, капитана Воронкова («все сие происшествие, бывшее у них в караульне, сам мне рассказывавший…»). Капитан признается, что его, пьяного, унтер Михайлов разбудил сообщением о лакеях, которые подняли тревогу. Воронков не знал, что ему делать, и решил посоветоваться с Мордвиновым, «главным рундом» (то есть офицером, обходившим посты), а также с Полторацким (!). Этих офицеров, однако, не оказалось на месте. «Посмотря на часы и видя первый час пополуночи, Воронков решился послать брата моего Владимира [то есть брата мемуариста, Владимира Леонтьева]»; зеленого юнкера капитан отправляет на поиски ответственного офицера, а сам, невзирая на шум во дворце, не двигается с места (опасаясь: «вдруг все выйдет ложь!»).

«После уже [Воронков] догадался, для чего Мордвинов не ходил к главным рундам, ибо он давал время заговорщикам управляться с Павлом, а Воронкову спать». В подобном же умысле капитан уверенно обвиняет и Полторацкого, но признается, что «догадался после, а не тогда, когда и сам испугался, и видел еще прапорщика Ивашкина, прижавшегося от страха к знаменитому прапорщику Гурке» – тому самому, у кого уж ключ лежал в сапоге. Заговор кругом…

Беннигсен: «Мы повсюду находили караульных семеновцев, которые восклицали: „Рунд мимо, пройти рунду“»[182]. Семеновская тревога куда менее опасна заговорщикам, чем преображенская…

Между тем, неся потери отстававшими, отряд убийц выходит к цели. «12 с половиной часов ночи» (Ливен, 188).

Вдоль стен, многочисленных скульптурных украшений, портретов – в сыром тумане и свечном дыму – 10–12 беннигсеновцев с «дрожащим Зубовым» во главе входят в маленькую кухоньку, смежную с прихожей, перед царской спальней; но прежде чем войдут в тамбур, они должны пройти мимо караульного Агапеева, стоящего близ иконы. Этот эпизод почти исчез за другими, которые произойдут через несколько минут. Агапеев же, рядовой 3-й роты, 3-го гренадерского батальона Семеновского полка, 12 лет спустя покажет своему офицеру Матвею Муравьеву-Апостолу рубец от раны, полученной в ночь на 12 марта 1801 года: «Когда заговорщики вступили в коридор, один из них, а именно граф Зубов, ударил Агапеева саблей по затылку так сильно, что тот упал, обливаясь кровью. Затем они постучались в спальню» (Муравьев-Апостол, 30–31).

Ударил Николай Зубов; Головина, правда, утверждает, что бил Уваров, но шефа кавалергардов здесь нет: он близ Александра.

Тут же или рядом разыгрываются другие быстрые, почти невидимые схватки, о которых позже и не вспомнят, тем более что постараются представить дело совершенно мирным, стоившим лишь одной жертвы!

Рассказу, записанному другим декабристом, В. Ф. Раевским, должно верить: в конце 1827 года, по дороге в сибирскую ссылку, его приглашает обедать штабс-капитан, смотритель Московского тюремного замка (фамилию которого декабрист не запомнил). «После обеда разговорились, и он рассказал мне любопытный и страшный эпизод из его жизни. В 1801 году он был юнкером гвардии. В памятное число он стоял в карауле во внутренних покоях во дворце и в коридоре, который вел в комнаты императора Павла I. „Я ожидал уже смены в ночное время, часы уже пробили, как увидел, что несколько генералов шло прямо в комнаты государя. Сдача была: «никого не впускать» – я сделал на руку и остановил. В ту же минуту на меня бросился офицер и два солдата, зажали рот, вывели вон и сдали в караульню как важного секретного арестанта“» (ЛН, 60, 1, 106).

Сопротивление погашено. Теперь надо войти в запертый тамбур перед царской дверью.

Постучали и, по одной версии, передали, что в городе пожар; согласно Беннигсену: «Мы дошли до дверей прихожей императора, и один из нас велел отворить ее под предлогом, что имеет что-то доложить императору» (Ланжерон, 143). Английский агент утверждает, будто поводом для ночного вторжения было срочное известие, якобы пришедшее от Бонапарта, однако сам Ланжерон называет имя стучавшего в дверь: Аргамаков, обязанный утром, в 6 часов, подавать императору рапорт по Преображенскому полку. «Камердинер встает и спрашивает, кто он такой и что ему нужно. Аргамаков называет себя, прибавив: „Можно ли спрашивать, что мне нужно? Я прихожу каждое утро подавать рапорт императору. Уже 6 часов! Отпирайте скорее!“ – „Как 6 часов? – возразил камердинер, – нет еще и 12-ти; мы только что легли спать“. – „Вы ошибаетесь, – сказал Аргамаков, – ваши часы, вероятно, остановились, теперь более 6 часов. Из-за вас меня посадят под арест, если я опоздаю, отпирайте скорее“. Обманутый камердинер отпер, и заговорщики вошли толпой».