Твоя капля крови

– В стены! Все в стены! – кричал во все легкие посланный Вуйновичем курьер, пока не поперхнулся и не замолчал. Картечница, как сама смерть, косила всех без разбору, и нельзя было предсказать, откуда она начнет бить в следующий раз. В шпиталях добрые сестры, призывая Мать, освобождали койки, сгоняя с них только пришедших в себя раненых, чтобы уложить других.

Бальная зала палаца, ставшая шпиталем, была переполнена. Курьеры с переломанными ногами, солдаты с оторванными ядрами конечностями, дети, раненные случайным выстрелом. Совсем рядом добрые сестры заворачивали в простынь мертвеца, тихо напевая Материнскую колыбельную.

– Князь! – позвали его с одной из коек. – Князь Белта!

Парнишка, совсем молоденький; ноги под накинутым на него одеялом кончались у колен.

– Мы побеждаем?

Стефан склонился над ним.

– Как твое имя?

– Михаляк… Каетан Михаляк, товарищ из багада Фили… ой, то есть из княжеской роты…

Значит, парнишка из тех, кто присягал Стефану на холме. А ему так солнце слепило глаза, что он и не заметил.

– Побеждаем, – твердо сказал Стефан.

А ведь он полагал восстание плохо отрепетированной театральной партией и участвовать в нем стал больше от безнадежности. И все это время он смотрел на происходящее отстраненным, слегка скептическим взглядом. Как смотрел бы остландец. Но теперь шпиталь полон, и права на отстраненность у него больше нет.

Михаляк улыбнулся. Стефан велел ему отдыхать и, поднявшись, столкнулся с добрым отцом.

– Ложь во спасение не считается оскорблением Матери, – сказал тот вполголоса, – но ведь дела наши плохи.

Голос его и выговор показались знакомыми. Стефан пригляделся и выдохнул:

– Отец Эрванн? Какими судьбами вы здесь?

– В Цесареграде снова были погромы, – вздохнул тот. – А защитить от них моих прихожан теперь уж некому. Храм они подожгли.

– Как же… – Белта вспомнил библиотеку доброго отца.

– К счастью, – тот расправил плечи, – Матушка в милости своей не позволила случиться большому пожару. Но люди в этот храм больше не приходят…

Или Мать и в самом деле чудодейственно вмешалась… или – и это Стефану казалось куда более вероятным – сам отец Эрванн не так прост, как кажется.

– Многие из них покинули город, – продолжал отец Эрванн, – и я последовал за ними… А теперь Матушка привела меня туда, где я нужен.

И еще как нужен. Будет вешницу на смену…

Картечница замолкла только поздно ночью. Стефан оседлал Черныша и отправился к остландским позициям один. Одному было хорошо в просторной, привольной ночи. Хоть он и привык к лязгу сабель рядом и гиканью своих бойцов. С собой у него была полученная у бомбистов «смертельная смесь». Неизвестно, что именно в нее намешали, но Стефану было с гордостью обещано, что если это полыхнет, «так в Шестиугольнике будет видно, а в Драгокраине так и слышно».

Артиллерийский расчет расположился в поле, в стороне от разрушенной деревни. Стефан с осторожностью пробирался мимо костров, не замеченный солдатами. Кто-то, правда, оборачивался, почувствовав рядом движение, но не видел ничего, кроме пятен огня перед глазами. Тихо ступая, Стефан добрался до картечницы. Орудие, даже спящее, выглядело смертоносным.

«Видел бы меня сейчас его величество, – некстати пришло в голову. – Да и прочие остландские знакомые что бы сказали, увидев, как гоноровый советник по иностранным делам крадется, пригибаясь, к чужому орудию?»

Даже отец бы, верно, удивился…

Звуки вокруг были обманчиво спокойными: потрескивание веток в костре, храп, тихие разговоры. Он размотал сверток. Быстрее.

– А ну стой, – сказали из-за спины.

Стефан медленно обернулся. Совсем рядом стоял солдат с ясным недоумением на лице.

На секунду Стефан растерялся. Второй секунды солдату хватило бы, чтоб выстрелить, всполошить своих, но Стефан сказал очень быстро:

– Ты меня не видишь.

Тот завороженно продолжал смотреть Стефану в глаза, недоумение стало еще сильнее.

– Что там?

«Ничего».

– Ничего, – растерянно сказал солдат. – Летучая мышь либо…

Развернулся и пошел к своим товарищам. Стефан выдохнул, дождался, пока он отойдет, прежде чем вытащить огниво. Запалив шнур, он живо швырнул горшок и нырнул с низкого холма вниз, в траву.

Грохнуло. Стефана прибило к земле тяжелой горячей волной, сверху ожгло железом. Оглушило так, что в первую беззвучную минуту он решил, что все же убило. Потом в уши пробились крики и ругань солдат. Подняться сразу не вышло, плечо ужасно болело – одна из отлетевших труб, кажется, проломила кость… Воспользовавшись суматохой, Стефан медленно пополз прочь, а после не без труда встал на ноги и торопливо захромал.

Хромота прошла, когда он добрался до вереницы брошенных домов – вернее, уже развалин, – рядом с которыми оставил коня. И услышал, что за ним едут. Пригляделся: четверо. Ну хорошо же…

Он дождался, пока они подъедут ближе, и развернулся, выхватывая саблю. Будь он совсем честным с собой, признался бы: не картечница гнала его в поле. Просто за недолгое время восстания он отучился быть голодным.

Двое умерли быстро, третий получил по голове и затих, четвертому Стефан уже привычно впился зубами в шейную жилу и с удовольствием напился.