Твоя кровь, мои кости

Напротив нее стоял Питер, тяжело дыша, волосы падали ему на глаза. Джеймс прислонился к шкафу, запрокинув окровавленный подбородок к потолку. На его шее уже начали образовываться синяки. Когда он заговорил, его голос был хриплым.

— Посмотри. Мы расстроили Уайатт.

Взгляд Питера метнулся к Уайатт и задержался на ней. Они оба одновременно двинулись из столовой в фойе, где куры, обезумев, носились как угорелые и громко квохтали. Они один за другим поднялись по лестнице, перешагивая через разбитые семейные портреты, рамы которых ломались, как кости. В дальнем конце коридора свет из открытой двери ее спальни лился забавными белыми полосами.

Комната исчезла, ее поглотила плакучая беседка из ветвей. Черепица свисала с потолка замшелыми сталактитами. Мутная вода сочилась из колышущихся желобов, забитых толстым слоем опавшей листвы. Пол прогнулся пополам, из-под кусков коры торчали обломки твердой древесины. Там, где когда-то было окно, было только небо. Вырванная с корнем ива вросла в стену дома. Ее сгнившие внутренности валялись на подоконнике.

Там, где она сидела. Где ей снились сны. Где она влюбилась в своего убийцу.

«Подходит», — тупо подумала она и громко рассмеялась. Это было почти поэтично. Дерево гнило изнутри, и она тоже.

— Уайатт, — Питер встал перед ней. — Цветочек, посмотри на меня.

Она этого не сделала. Она уставилась на его грудь. На прореху в его рубашке. На маленькую голубую пуговицу, которая висела у него на груди. Ее пуговица. Ее мишка. Ее спальня. Ее сердце. Все разлетелось на миллион маленьких кусочков. Где-то позади нее по полу прошаркали ботинки.

— Она в шоке, — раздался все еще хриплый голос Джеймса. — Можешь ли ты ее винить?

Питер напрягся.

— Убирайся.

— Я?

— Это ты виноват.

— Я бы с удовольствием послушал, как ты собираешься свалить все на меня.

— Прекратите болтать, вы оба. — Голос Уайатт звучал чужеродно даже для нее. Сердце у нее в груди сильно забилось. Ее кровь была горячей, как огонь, и ее невозможно было подавить. Ей хотелось закричать, разорвать их обоих на части. Она хотела сказать им, что они ведут себя как дети, что они все разрушают, но правда заключалась в том, что все и так уже было разрушено. Она просто была слишком беспечна, чтобы заметить это.

И вот, вместо того чтобы закричать, она выдавила из себя сдавленный вздох и сказала:

— Помоги мне собрать вещи.

18. Уайатт

Уайатт лежала, распластавшись, как бумажная кукла, на кровати в гостевой комнате. Обливаясь потом, как в лихорадке и уставившись в потолок. Задыхаясь от сожаления. В последний раз она так сильно теряла контроль над собой зимой. Холодный январь, снег на мощеных дорожках Салема таял, превращаясь в черную, как сажа, слякоть. Врач скорой помощи завернул ее в майларовое одеяло, чтобы справиться с шоком. Она сидела на заднем сиденье машины скорой помощи, стуча зубами и с окровавленными ладонями, и смотрела, как они укладывают тело на носилки.

С того самого дня она каждый день старалась изо всех сил не вспоминать. Не чувствовать. Отмерять эмоции маленькими аккуратными ложечками, а не глотать их целиком, задыхаясь. Контролировать себя, вместо того чтобы давать волю ярости, способной вырвать дерево с корнем.

Воздух в комнате был затхлый, окно забито досками. Небо между планками было темным, как чернила, хотя солнце зашло совсем недавно. На соседней подушке, свернувшись калачиком, лежала Крошка. Она была в задумчивости, взбешенная нашествием домашней птицы. На руках Уайатт обмяк Кабби, глядя на нее снизу вверх своим печальным взглядом циклопа.

На полу расположился Питер.

Он сидел спиной к двери, положив руки на колени. Он не шевелился уже несколько часов, но и она тоже. Весь день Джеймс продолжал стучать молотком, забивая окна первого этажа досками, несмотря на то, что в стене дома теперь зияла огромная дыра.

— Ты можешь идти, — сказала она, и не в первый раз. Она не это имела в виду. Не совсем это. Мысль о том, что она останется наедине со своими мыслями, приводила ее в ужас. Но оставаться наедине с Питером было настоящей пыткой.

Она услышала шорох. Из темноты донеслось хриплое:

— Я в порядке.

— Мне не нужен надзиратель. Мне некуда бежать.

Последовала пауза. Он тихо сказал:

— Ты не заключенная, Уайатт.

— Да? Но я чувствую себя таковой.

Ему нечего было на это сказать, и они снова погрузились в молчание. Снаружи в темноте завыл койот, издав такой пронзительный вопль, что у нее волосы встали дыбом, и это мгновенно насторожило ее. Она перевернулась на бок и увидела, что Питер пристально смотрит на нее, черты его лица под тонкими косыми лучами луны превратились в полосы света и тьмы. Он не отвел глаза, и она тоже. Подтянув колени к груди, Уайатт подложила ладони под щеку. В конце концов отрывистое тявканье койота снова сменилось тишиной.

— Раньше ты просил меня рассказывать тебе истории, — сказала она, когда все стихло. — Когда ты не мог заснуть. Помнишь? Ты забирался в постель и приставал ко мне, пока я не рассказывала тебе подробности о любой книге, которую читала. Мы засыпали, разбираясь с сюжетными дырами.