Твоя любовь сильнее смерти

Вот молодуха набирает в ладони воду и со смехом пропускает ее сквозь пальцы. Брызги воды сверкают, распространяя вокруг радость. Молодка наклонилась еще раз за водой, и ее трусики сдвинулись в одну сторону. Молодой муж заботливо поправил штанцы на ее попке, ласково приговаривая:

– Ну-ка прикройся, а то птенчик вылетит!

Расширенными от зависти глазами Ксения жадно подглядывала за этими двумя, пока прозвучавшее из уст мужика слово "птенчик" не хлестнуло ее наотмашь. Это же ее слово! Ей принадлежит! Алеша так называл Наталю. Еще и трусы у этой девки в белых ромашках по синему полю! Точно как у Ксюши фартук, подаренный мужем!.. Кто-то ее обворовывает, прямо в открытую, на глазах!

Ксения намеренно с треском обломала толстый сук и под этот шум вышла из своего укрытия. Затем со словами "дайте пройти, а то еще уляжетесь здесь!" протиснулась мимо счастливой пары, обронив на мокрую землю висевший на ветке, сверкающий белыми ромашками сарафан. Остолбенелые молодожены постояли какое-то время молча, затем вслед Ксении послышался веселый смех.

* * *

От Алексея так и не было никаких вестей.

Ксения взяла себе за правило два раза в год, весной и осенью, ходить в Озерки – родину ее Алеши и Натали. Родственников осталось мало, и то все троюродные. Тех, кто породнее, выбили немцы. Чудом уцелела Павлинка, сестра Алексея. К ней-то Ксюша каждый раз и стремилась, хотя та вела себя сдержанно. А Ксении так хотелось к ней прижаться, ощутить связь с Алешей и говорить, говорить о нем! У себя в Зорянском эта тема была запрещена, не говоря уже о том, что те редкие фотографии, которые Ксюша припрятала, Александра нашла и сожгла в печке. В Озерках также не было ни одной фотографии. Была Павлинка – родная сестра Алеши.

Однажды Ксении все-таки удалось разговорить Павлинку:

– Павцю, ты у нас с Наталей одна осталась! Не отворачивайся, посмотри на меня! Ты мне только скажи: он помнит обо мне? То, что он живой, я знаю. Одно словцо, Павлинка, скажи!

Павлина впервые за время их разговора жалостливо поглядела на Ксюшу и, решившись, выдала:

– Ксюня, мой тебе совет: пока молодая, ищи себе пару. Алешка не простит тебе второго ребенка, я знаю.

Ксения схватила женщину за обе руки и потребовала:

– Откуда знаешь? Скажи!

Павлинка расплакалась, затем, вытерев фартуком лицо и считая себя палачом, глухо, чужим голосом выговорила:

– Женился Алеша. А сам сейчас под следствием. Ходит раз в неделю, отмечается в органах… Человек от него приходил. Но где Алешка живет, нам не сказал, вроде как не положено.

Последние слова она выговаривала опять сквозь всхлипывания. У Ксении глаза загорелись сухим блеском. Она не отрывала взгляда от Алешиной сестры, будто прощалась. Испуганная Павлинка тормошила ее, даже начала щипать, выкрикивая:

– Ну не гляди ты так, Богом прошу! Поплачь!

Она не заплакала. Буднично подумала: "Домой надо идти, мать заждалась! Да! И не забыть выйти замуж – сарай совсем набок завалился, мужских рук требует". Машинально взяла со стула свой платок, которым накрывалась в дороге от ветра, затем не спеша вышла из дома. Павлинка дрожащей рукой крестила ее вслед…

Она только к утру явилась домой. Четкого представления, как шла полем ночью, у нее не осталось. Помнится, закинув голову, кричала в небеса: «Но это же неправильно! Так быть не должно!» И голосила, вздымая руки над головой, грозя кому-то кулаками… Потом припустил дождь, она спряталась в копне соломы, благо, копна оказалась под ее огородом. Когда зашла в дом, мать к тому времени растапливала печь, ставила горшки к огню. Дети еще спали. Старая Александра всполошилась, увидев дочь в такую рань:

– Я думала, будешь ночевать в Озерках! Что же это родственнички выставили среди ночи?

Увидев на Ксении мятую юбку, а на спине приставшие соломины, мать заохала:

– Это где же ты в соломе валялась и с кем?

Кивнув на спящих детей, добавила:

– Мало двоих?

Ксюша ничего тогда не ответила, лишь долгим взглядом посмотрела на мать, сказав:

– Не валялась ни с кем. Под огородом в скирде дождь пережидала.

После паузы сообщила:

– Нет больше родственников в Озерках. А я – выхожу замуж.

Александра всплеснула руками, испуганно глядя на дочь, воскликнула:

– Свят-свят, окстись! За кого? И когда?

Ксения, убирая юбку в сундук, деловито ответила:

– Еще не знаю, за кого. Но скоро. А то сарай совсем завалится.

Мать испуганно молчала и потом долго еще с опаской приглядывалась к дочери…

* * *

Ксения механически кушала, спала, что-то кому-то отвечала. Единственным, что выводило ее из оцепенения были дети. На дочках ее взгляд задерживался и вроде как оживал. Ради детей Ксения начала обдумывать свое замужество, как если бы приобретала что-то необходимое в хозяйстве.

Оказалось, выбор был небольшой, а если более точно – не было никакого выбора. Для тайной связи – это всегда и пожалуйста, при условии, что жена не узнает.