Твоя любовь сильнее смерти

– Вот дотошная ты девка! Потому что они хотели нашей земли себе забрать! Вот и позвали всех мужчин на войну. Потому что это дело мужчинское – защищать свою землю. А женщины остались одни с детьми – дома стеречь. У нас в хате пятеро детей, когда Григорцьо ушел. Вот так и мучилась: как-то надо их прокормить и одеть… Зимой, так и совсем тяжко – морозы лютые, а сапоги одни на всех!

Глаза бабушки затуманились. Оля, затаив дыхание, ждала этого момента. Она знала: дальше бабушка не остановится, будет рассказывать. И баба Сяня продолжала:

– И вот как-то раз вечером, зимой, я управилась по хозяйству: натопила, отварила картошки в печи, детей накормила. Уложила всех спать, а сама уже села на лежанке и думаю: отдохну немножко, а потом спать лягу.

В этом месте бабушка замолчала, задумчиво глядя на стенку с фотографиями. В такие моменты Оля не дергала бабушку за руку, а молча ждала. Маленькая Аня к тому времени закрыла рот, засунув в него палец. И рассказ продолжался:

– А я не так отдохнуть хотела, как в тишине подумать немножко о муже, вашем дедушке. Как он там, мой соколик? Может, уже его косточки в земле зарыты? А я сижу здесь на теплой лежанке и не знаю! И так стала плакать…

Баба Сяня вытерла фартуком набежавшие на глаза слезы, а малая Аня, поглаживая ладошкой плечо бабушки, успокаивала:

– Не пацьте, бабуська!

– Бабушка, говорите, что было потом, – решила Оля поторопить рассказчицу.

– Ну вот, так я сижу и плачу. В хате темно, лампу задула, как только уснули дети. Керосин надо беречь. И вдруг слышу: кто-то стучится в дверь. Да сильно так, по-хозяйски. Ох, мамочки мои! Я аж подпрыгнула на лежанке. Тихонько слезла на пол, подошла к двери, что ведет в сени и стою. Думаю, если какой пьяница попутал хату – опомнится, да и уйдет. Стою тихо, не подаю вида, что не сплю… И вдруг опять еще сильнее забарабанили в дверь. А вот здесь я не выдержала! Откуда и смелость взялась – не знаю! Взяла в руки кочергу, открыла дверь в сени – палка от кочерги длинная, еле в дверь прошла. И держа обеими руками оружие, забыв, что могу разбудить детей, громко кричу: "А ну, проходимец, перестань стучать, а то детей мне разбудишь! Уходи, гайдамака, с моего двора! У меня в руках кочерга, не уйдешь – открою дверь и башку твою так надвое и размозжу! Ты думаешь, если мой муж на войне, а я одна осталась с детьми, так можно меня пугать?! Уходи, бандюго, и забудь дорогу в мой двор!"

Баба Сяня перевела дух, сделав паузу, и дальше продолжила:

– Я так кричала, что охрипла и на минутку замолчала передохнуть. И вдруг слышу: "Сяню, родненькая моя, открой! Это я, Григорий, твой муж!"… Ой, святые угодники! Я остолбенела. В коленках у меня замлело все, я не удержалась и присела прямо на палку от кочерги, она как треснет и пополам! А подняться я не могу, уже вся разомлела. А Григорцьо взывает: "Сяню, не бойся, это – я, открой! Меня всего на сутки отпустили на побывку". Я как-то набралась силы и говорю: "Ох, соколик ты мой ясный, я уже узнала тебя, сейчас открою. Немножко подожди, чтобы я смогла подняться – ноги помлели, и кочерга пополам треснула»…

Бабушка замолчала, Оля ждала продолжения, а Анюся вытирала кулачком слезы. Оля удивленно спросила сестру:

– Ты чего плачешь, Анька?

– Коцергу зялко. Полямалась. Где теперь новую взять?

– Какая же ты глупая, это давно было. Мы тогда еще и не народились с тобой. А наша кочерга стоит за печкой. Бабушка, что дальше было, говорите!

– А что дальше? Я как-то взялась за ручку двери, с трудом поднялась и откинула крючок. Дверь открылась, а я обратно опустилась на пол и сижу – все еще коленки слабые. Григорцьо взял меня на руки, да и внес в хату.

Оля недоверчиво поглядела на бабушку и рассудительно заметила:

– Но вы же большая, а на руках только маленьких носят. Как же дедушка вас донес?

– А вот – донес! Давайте, ложитесь быстро! Давно спать пора.

Укрывая внучек, баба Сяня про себя шептала: "Своя ноша не тянет". Младшая уснула сразу, а Оля, следившая за точностью рассказа, напомнила:

– Бабушка, вы еще немножко не досказали. Расскажите до конца, и будем спать.

Баба Сяня, укладываясь спать, продолжила:

– Посадила Григорця за стол, под образа, как самого дорогого гостя. Накормила, чем Бог дал. Сама сидела напротив, наглядеться на него не могла… Будто чувствовала, что в последний раз вот так сидим за столом…

Оля, засыпая, медленно промолвила сонным голосом привычное: "А дальше…" и, уснув, засопела.

Баба Сяня, укрывшись, уже сама для себя закончила:

– А дальше – расстелила постель на парадной кровати. Простыни и пододеяльники у меня еще с моего приданного хранились в сундуке. Да и легли с мужем спать. Но я-то мало спала. Думала, еще высплюсь, когда одна буду. А тогда лежала и все глядела на своего соколика до самого утра…

Тринадцатый (рассказ-притча)