— И осознавала, что все эти годы я лишь делала вид, что забываю его, а по факту… а по факту, изо дня в день терзала себя мыслями и воспоминаниями о нем и еще больше удручал тот факт, что он и не пытался найти меня после отбора… В этот же день я решила разыскать его, чего бы мне это не стоило и получилось у меня это практически сразу. Я вычитала, что в их поместье требуется горничная и таким образом, на законном основании проникла в их дом. Вилли сразу же узнал меня, как только увидел, и я вновь почувствовала тот огонек, который пробежал между нами в первую встречу. На работу он меня конечно же не взял, но этой же ночью мы долго гуляли по набережной, вспоминая времена отбора. Он с теплом рассказывал мне про своего маленького сына, кажется, его назвали Теодор, а я смотрела на него и завидовала его жене. Я до сих пор не могу понять ту несправедливость, почему люди, которые созданы друг для друга должны быть с теми, кого им уготовили родители…
Мама делает паузу и смотрит мне в глаза, а я нервно сглатываю в ответ на ее рассказ.
— На протяжении полугода мы продолжали тайно встречаться несколько раз в месяц и этих встреч я ждала так, словно от них зависела вся моя жизнь, — признается она. — Но ко мне быстро пришло осознание того, что я делаю что-то не так. Я люблю его, но ведь он женатый человек с новорожденным сыном на руках, в придачу еще и титулованный человек со множеством обязанностей. А я кто? Какая-то паршивая любовница, уводящая отца и мужа из семьи пару раз в месяц?! — голос мамы срывается на отчаянный шепот и у меня щемит сердце. — Я приняла тяжелейшее решение в своей жизни и, не сказав ни слова, не пришла на очередную назначенную встречу, переехав к маме в Орхус, чтобы окончательно оборвать с ним все связи. Но спустя месяц я узнаю о беременности тобой и безоговорочно решаюсь рожать, ведь это такое счастье иметь ребенка от человека, которого ты любишь больше жизни…
— Но, мам… почему ты ему не сказала?! — отчаянный шепот вырывается у меня из груди сквозь слезы.
Некоторое время она нежно поглаживает мои волосы, горько улыбаясь. Несколько слезинок мгновенно скатываются по ее бледным щекам, растворяясь в больничной сорочке.
— Зачем, котенок? Что это изменило бы? — отвечает она, продолжая тоскливо улыбаться. — Я оборвала с ним все связи не для того, чтобы потом через время прийти к нему с животом. Я приняла твердое решение и полностью осознавала ответственность, возложенную на себя. Первое время с тобой мне помогала бабушка, затем я снова переехала в Копенгаген, чтобы устроиться на достойную работу и прокормить эту маленькую щекастую девчонку…
Мама тихо смеется, продолжая с нежностью поглаживать мои волосы.
— Но почему… почему тогда герцог Виборг не появляется со своей женой на официальных мероприятиях? — мои брови недоуменно сходятся на переносице.
— К сожалению, разгульный образ жизни ни к чему хорошему не приводит, — подытоживает она, подавляя грустную улыбку и на мгновение ее взгляд падает вниз. — Она умерла три или четыре года назад, по официальной версии от рака легких, а как обстояли дела на самом деле — простым смертным не дано узнать…
Позади мой слух улавливает какое-то шубуршание и дверь за кем-то захлопывается.
— Кэтрин, пора на процедуры, — раздается миловидный женский голос за спиной.
— Да, конечно, — мама отпускает мои волосы, чуть привстает с кровати и берет с соседней тумбочки сложенный белоснежный лист бумаги, протягивая его мне. — Эли, пообещай мне, что прочтешь его не раньше, чем через неделю, после операции.
Я смотрю на ее грустную улыбку, пытаясь сдерживать слезы, и несколько раз активно киваю, пока темнокожая медсестра средних лет, в блузке с короткими рукавами и брюками свободного кроя малиновых оттенков, любезно помогает маме встать с кровати. Поднимаясь на ноги, я наблюдаю, как они подходят к дверям, собираясь уходить.
— Тебе пора, детка, — с дружелюбной улыбкой произносит медсестра, открывая дверь палаты.
Я выхожу первой и наблюдаю, как мамино истощенное тело медленно шагает вперед по коридору, до последнего удерживая на мне взгляд родных глаз. Когда она скрывается за углом отделения, я комкаю сложенный лист бумаги в то время, как по ногам начинают разливаться странные покалывания, в глазах темнеет, а в ушах раздается ужасающий звон и через мгновение я осознаю, что не чувствую собственных ног. Предвкушая неприятную и неминуемую встречу с жестким больничным кафелем, я ощущаю, как чьи-то руки умело подхватывают меня на лету и обессиленно проваливаюсь в темноту.
Глава 31
Во рту ощущается неприятный лекарственный привкус вперемешку с пересохшим горлом, а в висках раздается легкая пульсация в ответ на каждую попытку пошевелиться. Я открываю глаза и несколько раз моргаю, прежде чем увидеть четкую картинку окружающего пространства.