Твоя Мари. Дорога к себе

Это меня удивляет. Так называемую «свободную кассу» организовал Север собственноручно, периодически давая свою нижнюю «погонять» другим Верхним. И теперь ведет себя как обычный ревнивый мужик, вспоминающий женщине ее прошлое.

– Я вот чего не понимаю, – говорит Лера, нарезая лук тонкими колечками, – ну, ведь он сам ее постоянно кому-то предлагал, даже здесь, ну, вспомните. И теперь делает ее виноватой? Оригинальная версия.

– Это обычная практика, – Денис пожимает плечами и переворачивает обжаривающийся на сковороде кусок телятины. – Просто в это нельзя заигрываться. Ну, и от нижней многое зависит. Ты ведь понимаешь, что далеко не каждая согласится.

– Ты же говорил, что слово Верхнего – закон, если они в Д/с?

– Но рамки-то все равно должны быть. Так можно до любого бреда договориться. Есть вещи, которые нижняя по разным причинам делать не хочет и не может.

Мне очень хочется сказать ему, что в свое время он не придерживался подобной точки зрения, и, хотя мы в Д/с не состояли, частенько Денис пытался меня прогнуть на какие-то вещи, которые я делать не могла и не хотела. Не прогибал – но пытался. У меня другой характер, и именно поэтому ему никогда не удавалось ничего подобного со мной провернуть. Однако устраивать сейчас ссору из-за прошлого не хочется, да и Олегу будет не особенно приятно. Он не ревнует к прошлому, он для этого слишком самодостаточный, но я-то понимаю, что любые напоминания о том, что я когда-то была не с ним, не приносят удовольствия.

– Сок будешь? – спрашивает Денис, вынимая из-под стола пачку персикового сока.

– Буду.

– И мне, – вытирая слезы от лука, просит Лера. – Фу, черт, хорошо, не накрасилась.

Пьем сок, Денис выкладывает мясо на тарелку, чтобы немного остыло, подходит к нам и приобнимает Леру за плечи. И я вдруг вижу, как у него светятся глаза. Интересно, кто у кого в этой паре нижний? Но, если честно, внутри мне становится легче – если у них все будет нормально, то Денис отцепится, наконец, от меня и Олега. А что? Будут как два свитча – то есть те, кто меняет позиционирование в зависимости от обстоятельств – с нижними – Верхний, и наоборот. Даже удобно, наверное.

Вернувшийся с улицы Олег сбрасывает на вешалку куртку и входит в кухню с настороженным лицом – ждет, бедолага, скандала. Вот это я довела мужика… Но, застав картину вполне идиллическую, чуть улыбается уголками губ, и я прямо чувствую, как его отпустило – все в порядке, ссор нет, тихо-мирно готовим мясо. Он подходит ко мне, садится на подлокотник кресла и легко целует в макушку:

– Как себя чувствуешь?

– Все хорошо, не волнуйся, – протягиваю ему стакан, и Олег делает глоток.

– Я соскучился, – бормочет он мне в волосы, когда Лера отвлеклась на распаковку теста, а Денис сливает сок, выделившийся при жарке мяса, в кружку.

– Я тоже.

Не лукавлю – больше недели ничего не происходило, было не до Темы, и теперь, когда он так близко, мне нестерпимо хочется. Но придется терпеть.

Вечеринка удается, всем весело и вкусно, разговоры не смолкают, словом, все хорошо – так, как, пожалуй, давно не было. Олег практически не пьет, но это уже давно ни у кого не вызывает никаких вопросов, и мы ухитряемся тихо улизнуть на второй этаж в свою комнату. Но на полноценный экшн не оказывается сил, потому ограничиваемся какой-то быстрой прелюдией и долго занимаемся любовью. Олег засыпает у меня на руке, обхватив за талию, и я даже пошевелиться боюсь, чтобы не разбудить – у него усталый вид, и мне хочется, чтобы он хоть здесь выспался. Но часа в три вдруг звонит Лялька, и я, зная, что так поздно она звонит только в случае, если это не может ждать утра, хватаю трубку и выскакиваю на балкон в пижаме и босиком. Десяти минут при температуре минус восемь оказывается вполне достаточно, чтобы утром я проснулась с больным горлом. Причину Олегу не озвучиваю – знаю, что он будет недоволен.

Через три дня просыпаюсь и понимаю, что пропал голос. Опять! Ничего не сказав Олегу, еду к знакомому фониатру, потому что уже понимаю, в чем причина – узлы на связках. Доктор предупреждал, что такое может повториться. И в этот раз все значительно хуже, а после операции мне запрещено разговаривать. Вообще. На пять дней – режим тишины, нельзя даже шепотом. Олег, забирая меня из больницы, внимательно выслушивает наставления доктора, выразительно показывает мне кулак, а по дороге домой заезжает в книжный и выходит оттуда с блокнотом – общаться будем в письменной форме. Он, кстати, зачем-то хранит блокнот, оставшийся после прошлой операции – голубой блокнот на пружинках в мягкой обложке, исписанный моим неровным почерком. Там я писала ему такое, что никогда не произносила вслух, и потому, наверное, эти записки ему так дороги.

– Наконец-то я смогу не слышать твоих возражений, – смеется он, кидая блокнот мне на колени.

Но он забыл, что я и пишу с той же скоростью, с какой произношу слова…