Твоя навеки

Чикита пригласила всех маленьких друзей Панчито из соседних ферм. Она собиралась устроить ему сюрприз. Послеполуденное солнце окрасило террасу в розовый цвет. Дети бегали вокруг стола, и их испачканные шоколадом лица выглядели уморительно. За детьми пристраивались собаки, которые незаметно ловко подхватывали остатки торта.

Фернандо, Рафаэль, Августин, Себастьян, Анджел и Никито тоже заскочили на минуту, чтобы полакомиться тортом и печеньем, перед тем как отправиться в парк поиграть мячом. Санти задержался немного дольше. Он наблюдал за Софией, которая болтала с матерью и тетушками в тени акаций. Ему нравилось смотреть, как она жестикулирует во время разговора, как одаривает собеседника взглядом из-под густых ресниц цвета шоколада, как будто собирается открыть какую-то шокирующую тайну и поджидает удобного момента. Санти понял, что София заметила, как он наблюдает за ней, потому что уголки ее губ дрогнули в улыбке. Прошло мгновение, и она взглянула на него. Он дважды моргнул, не меняя выражения лица. Она вернула послание и улыбнулась так широко, что ему пришлось просигналить ей взглядом, чтобы она была осторожнее. София не отрывала от него глаз, словно купаясь в лучах любви. Ей было дорого в нем все: его лицо, его губы, его сильные руки. Он отвернулся первым, понимая, что если кто-нибудь заметит их сейчас, то сразу распознает в них любовников. Он надеялся, что и ей достанет благоразумия последовать его примеру. Но когда, не выдержав, он снова взглянул на нее, она все еще смотрела в его сторону с прежней высокомерной улыбкой. Мария была слишком занята, чтобы увидеть, как ее брат и кузина обмениваются нежными взглядами. Она занималась детьми: подавала им сандвичи и конфеты, убирала со стола чашки и пустые упаковки из-под апельсинового сока, отгоняла собак, когда те подбирались слишком близко к еде.

Позже вечером Санти и София сидели на скамейке неподалеку от дома. Было темно, и они позволили себе взяться за руки. Когда он сжимал ее ладонь два раза подряд, то это, как и моргание накануне, означало признание в любви. Она отвечала ему тем же. Они готовы были соревноваться друг с другом даже в этом. Вся семья уже спала, в доме было тихо, в воздухе разливалась долгожданная прохлада. Приближалась осень, и верным ее признаком был свежий ветер, нагонявший меланхолию.

— Я чувствую перемены, — сказала София, прижимаясь к Санти.

— Терпеть не могу, когда кончается лето.

— А мне все равно. Я люблю темные вечера у открытого огня, — призналась она, поежившись.

Он привлек ее к себе и нежно поцеловал в лоб.

— Представь, какие безумства мы совершали бы перед камином и как была бы шокирована мама, если бы узнала, — пробормотал он.

— Вот видишь, зима не такое уж и плохое время.

— С тобой все окрашивается в яркие краски. С тобой, Софи, не страшна никакая зима.

— Я не могу дождаться, когда буду знать, что и зима, и лето — наши. Мне хочется жить и состариться вместе с тобой, — мечтательно проговорила она.

— Мне тоже.

— Даже если я стану такой же невыносимой, как дедушка?

— Ну, тогда... — протянул он, покачав головой.

— У меня ведь ирландские корни.

— Об этом-то я и беспокоюсь.

— Ты любишь меня, потому что я не такая, как все. Ты сам мне говорил!

Она рассмеялась и прильнула к нему. Он поднял ей подбородок и погладил по щеке.

— Разве можно не влюбиться в тебя? — вздохнул он и поцеловал ее.

Она закрыла глаза и отдалась знакомому чувству: у нее кружилась голова, а по всему телу разливалось тепло от его поцелуев.

— Давай отправимся к дереву омбу, — предложила она, и он многозначительно улыбнулся.

— Только подумать, эта девочка была воплощением невинности всего пару месяцев назад, — пошутил он, целуя кончик ее вздернутого носа.

— А ты оказался змеем-искусителем, — лукаво проговорила она.

— Софи, неужели во всем только моя вина?

— Ты ведь мужчина, Санти, поэтому на тебе вся ответственность за совершаемые безумства. Ты должен оберегать мою честь.

— Честь, — усмехнулся он. — Что от нее осталось?

— Поверь мне, тебе еще есть над чем поработать.

— Софи, как я мог быть таким беззаботным? Немедленно отправляемся к дереву омбу, и я избавлю тебя от остатков чести раз и навсегда, — пошутил он, взял ее за руку, и они оба исчезли в темноте.

На следующее утро София проснулась от тех же позывов к рвоте, что и в остальные дни. Быстро побежав в ванную, она склонилась над туалетом и извергла из своего желудка все приготовленное Энкарнасион и съеденное во время ужина накануне. Потом почистила зубы и помчалась в комнату матери.

— Мама, я больна! Меня тошнит! — мелодраматически воскликнула она, падая на большую белую кровать.

Анна потрогала лоб дочери и покачала головой.

— По-моему, у тебя нет температуры, но я все же позвоню доктору Хиггинсу. Наверное, это какая-то инфекция.

Она поторопилась к телефону.