Твоя поневоле

— Ты повторяешь это уже во второй раз. Ну, что я того… — делает характерное движение кулаком возле ширинки, — на твоё хоум-видео. Кто из нас ещё извращенец.

— Но ты же для чего-то это смотрел! Скажи ещё, что не возбуждался тогда при виде моих голых сисек!

— Почему — тогда? Они и сейчас меня возбуждают, — взгляд лениво скользит по моей груди. — Может, я не совсем дружу с головой, но между ног всё работает как надо. Ты же проверяла. Можешь проверить ещё.

Опускает глаза на свою ширинку, и я бессовестно смотрю туда же. Я знаю, что у него там всё более чем "как надо". Трогала.

Боже, я трогала за член двадцатилетнего мальчишку. Сына Игоря! Как нужно деградировать?

И тут же оцениваю его словно чужими глазами, будто вижу впервые. Высокий, хорошо сложенный парень, который выглядит старше своих лет. И двадцать — это далеко не юнец, это пусть ещё не совсем, но всё-таки мужчина! Мужчина, который знает, что делает, так почему же я постоянно пытаюсь записать его чуть ли не в подростки?!

Может, подсознание таким способом дистанцируется от него подальше, потому что подспудно я понимаю, что стоит чуть-чуть отпустить ситуацию — и произойдёт неминуемое. И если раньше он был просто чокнутым безумцем, который похитил меня с парковки торгового центра, то сейчас я знаю, кто он такой, и если опустить моральную сторону, то перед Богом и законом наша связь была бы абсолютно допустима и не наказуема. Дорога в ад мне уже заказана, но уж точно не потому, что я посмела покуситься на детородный орган парня моложе себя. Но это если опустить моральную сторону… А как её опустить? Я же знаю, кто он, и от этой правды никуда не деться.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

К тому же он держал меня прикованной наручниками к кровати, а это вообще из ряда вон!

— Я смотрел не на твои голые сиськи, Натали. Хотя и на них тоже, конечно, — кончики губ смущённо ползут вверх. Ни дать ни взять агнец божий. — Я просто смотрел на тебя, пытался рассмотреть твою глубину.

Бросаю на него тяжёлый взгляд.

— В свете того, что именно ты смотрел, слова о глубине звучат двояко.

Он снова улыбается — обезоруживающе, широко, так искренне, что я тоже хочу улыбнуться, но сдерживаю свои неуместные порывы.

— Думаю, для тебя не станет открытием, если я скажу, что влюбился в тебя, — продолжает он, так, словно говорит о прогнозе погоды на завтра. Меня же словно подбрасывает от его слов и отнюдь не от восторга.

— Чего ты сделал? Влюбился?! Час от часу не легче, — вот тут уже улыбку скрыть не вышло. — Ты вообще в своём уме? Ах, да, прости, ты же псих, постоянно забываю.

— Медицински подтвержденный, — его указательный палец взмывает вверх. — У меня даже справка есть.

Опускаюсь на кровать напротив него и, не сдерживаясь, смеюсь. Смеюсь в голос, закрыв лицо ладонями, трясясь и даже похрюкивая от идиотизма сложившейся ситуации. Кай смеётся тоже, и наш смех сливается в унисон, сплетая кружева уникальной музыки обоюдного безумия.

Может, это всё-таки сон? Или галлюцинации?

Может, я сейчас сижу на шезлонге в Турции? И та дурь, которой меня накачали туристы из соседнего номера, никак не желает выветриваться. Совсем скоро меня отпустит, я опустошу мини-бар, не жуя заглочу всё сладкое, что только под руку подвернётся, и лягу спать. А утром посмеюсь над чушью, что пришла мне в наркотическом бреду.

— То есть ты хочешь сказать… прости, — снова захлёбываюсь смехом, утирая слёзы кончиками пальцев. — То есть, ты хочешь сказать, что влюбился в любовницу своего отца, посмотрев видео, как она, то есть я, мастурбирую на камеру для твоего повёрнутого папаши?

— Ну… примерно так и было, да, — улыбка до ушей, словно мы обсуждаем сейчас не вопиющие вещи, а очередную серию комедийного ситкома.

— Прямо-таки влюбился? — хмурюсь сквозь смех. — Надеюсь, без памяти?

— Увы, память у меня феноменальная. Скажем так: влюбился до безумия.

Его улыбка медленно тает, и я, домучив смешок, затыкаюсь тоже. Истерия прошла без следа, передо мной всё тот же красивый Кай и ужасающая своей дикостью правда моего здесь пребывания.

Тяжело выдыхаю и с силой провожу ладонями по лицу, словно пытаясь стряхнуть многодневное наваждение. Ещё чуть-чуть и я точно сойду с ума.

— Кай, отпусти меня домой. Пожалуйста, — шепчу, не открывая глаз.

— Не могу. Прости, — так же шепотом отвечает он, и я медленно убираю от лица руки. Он по-прежнему сидит напротив. Красивый. Холёный. И сумасшедший.

Моё наказание.

— Я хочу увидеть своего сына.

— У меня есть для тебя свежие фотографии, — тянется к карману джинсов. — Хочешь…

— Ты не понял: я хочу к своему сыну. Увидеть его, поцеловать. Я должна читать ему на ночь сказки и готовить утром завтрак. Я, понимаешь?

— Конечно. Конечно, я всё понимаю, — с готовностью кивает он. — Если хочешь… давай я привезу его.

Мои глаза округляются от… нет, не от ужаса. И даже, наверное, не от удивления. Состояние перманентного шока — вот это ближе всего к истине.

— Сюда? В это дом?