Твоя реальность — тебе решать

На разговоры Никиту не тянуло, и Вероника со свойственным ей воспитанием не лезла в душу. Просто шла рядом, держала за руку, иногда ловила влюбленный взгляд и обнимала за талию. На набережной несмотря на протест Ник натянул на девушку свой свитшот, так как с реки тянуло прохладой. Небо до самого горизонта было затянуто сизым воздушным зефиром, переходящим от пепельно-серого оттенка до голубо-розового. Там, где тучи плотно смыкали свои ватные ряды, оно казалось сизым, холодным. У самой кромки, освещенной лучами заходящего солнца, походило на розовые клубы пара или сахарную вату. А золотые полосы будто разделяли его на два лагеря — пепельный и зефирный. Ветер потихоньку тащил пепел на зефир, но, видать, тот был тяжелым, а, может, зефир не желал уступать, поэтому облака мешались, золотая полоса, колеблясь, почти незаметно отползала ближе к горизонту.

Ник, обнимая любимую, остывал. Его руки обвивали девичью талию. Правая лежала поверх широкого пояса юбки, а левая — на правой, а на ней тонкие руки в синем свитшоте, и пальцы ласкали пальцы, сплетаясь и расплетаясь. Рыжие длинные пряди развевались на ветру, иногда касаясь лица. Ник тоже смотрел на закатное небо и тоже молчал. Иногда Вероника указывала на какое-то облако причудливой формы, и тогда парень улыбался и касался губами огненного виска. Девушка будто замирала, а потом улыбалась в ответ и гладила по загоревшей руке. Сколько так они не стояли, неизвестно, просто Ника вдруг сказала:

— С днем рождения!

И парень за ее плечом тяжело вздохнул, склонился к плечу, пряча лицо в рыжем облаке, коснулся шеи губами.

— Прости…

Ника, не оборачиваясь, прижала руку к его скуластой щеке, погладила.

— Тебе не за что извиняться.

— Просто… я так… не ожидал. И тот Сашка…

Девушка повернулась к нему, обняла. Благодаря высокой платформе Нику даже наклоняться не нужно было. Лишь голову склонил на плечо.

— Это дела… взрослых… Ты ничего не можешь изменить.

— Только теперь каждый год я буду думать о той девчонке…

— Она-то не при чем. Она сейчас вооот такусенькая, вообще ничего не знает и не понимает. Просто… ты знаешь, моя мама очень любила отца Егора, родила рано… Наверняка, они вот так же стояли когда-то… А потом… потом любовь умерла… Просто… неужели, и мы вот так…

Ник отклонился и заглянул в зеленые глаза.

— А мы нет! У нас всё будет по-другому! — твердо заявил он.

Девушка улыбнулась, шагнула еще ближе и обняла за талию, прижалась щекой к щеке.

— Они… они тоже так думали…

Ник так не считал. Он твердо знал, что не отпустит эту тонкую руку, на которой проклюнулись веснушки. Не разлюбит эти зеленые глаза. Не отдаст никому. В семнадцать лет он был в этом уверен.

А потом они целовались, и рыжее облако, поднятое ветром, прятало их от любопытных прохожих, и вновь Питер-красавец был свидетелем этой первой любви.

На электричку они опоздали. Паника накатила, как цунами. Ника забегала по вокзальной площади пригородных поездов. Три раза подходила и спрашивала у одиноко сидящей кассирши об электричке, и отходила к Нику, который лихорадочно соображал.

— А автобус? — опомнилась девочка.

— Они еще раньше заканчивают. Дай-ка мне свой телефон.

— О! давай Егору позвоним! Господи, как я раньше не догадалась!

— Нет, это моя вина, не нужно напрягать Егора или Серёгу.

— Такси?

— У меня нет денег.

— Ну, у меня-то есть!

— Полтора косаря?

— Сколько?

— Так, подожди. Всё гудки идут. Алло? Сестренка, привет. В смысле кто? У тебя что братьев мно… О! так об этом не сейчас. Катюх, ты меня сегодня утром подарком пугала. Не хочешь вручить? Нет, сейчас, ибо если гора не идет к Магомету, Магомет идет к ней… Да, так не терпелось. Мы на Московском. Мы это я и моя девушка. Вот приедешь и увидишь, какая. Ну… тут такая история, электричка уехала… нет, ни на одиннадцать, ни на одиннадцать тридцать нету.

Сестра что-то выговаривала, парень сделал знак Нике подождать, а сам отошел с телефоном.

— Да мне-то всё равно. Я б остался, но… ее мать меня линчует. Просто привези налом деньги на такси. Катя, а с какого телефона я тебе звоню, какой перевод? Куда? Куда подъехать? Хорошо. Минут через сорок. Ну, давай.

Катя жила недалеко от «Звездной», резона тащиться в центр города по пробкам не было, проще было детям приехать к выезду на Московское шоссе. Так и сделали. Ник узнал машину сестры. Катя не привезла денег. Она сама собиралась отвезти ребят домой.

— Мне так проще. Не поднимай волну. Мне завтра на работу к десяти. Я успею.

Подростки устроились на заднем сидении. Ника написала сообщение отцу — маме сообщать такое было страшно — и с чувством выполненного долга задремала. Ник потеснился, уложил ее, устроив рыжую голову на своих коленях. Поймал улыбку сестры в зеркальце заднего вида.

— С днем рождения, братишка! — сказала она.

— Угу. Спасибо.

— А это тебе от нас с Андреем, — и она протянула назад конверт. Ник повертел его в руках. — Это не деньги. Это сертификат. На полет.

Ник едва не подпрыгнул.

— Ничего себе!

— Всё себе! Всё! Дурацкое выражение…

— Я тебя поцелую, когда мы приедем.

— Угу.

— И спасибо!

— Будешь должен.

— Катя… а ты… знала?

Девушка за рулем напряглась.

— Что?