Твоя реальность — тебе решать

— А ворота? — спросила Вероника и всё-таки опустилась на землю. Ее качнуло. Ник тут же поддержал, а девочка развернулась и ткнула пальцем в выглядывающий из-за угла школы оранжевый кузов самосвала, откуда торчали хвойные ветви. — А это что?

— Самосвал.

— Вот именно. И чтобы не бегать открывать-закрывать, там вот так приоткрыта створка!

Никита посмотрел в сторону самосвала, потом на Нику.

— Ну я-то откуда знал?

— Да я знала! Я знала! Но ты…

— Сказала бы!

— Ник! Я говорила тебе! Пока мы еще сюда неслись, говорила!

— А откуда ты про створку знаешь?

— Потому что пришла только к пятому уроку! Капец, как у меня ноги дрожат!

И девочка присела на корточки. Ник присел рядом. Что делать, он не знал.

— Такой себе денек получился! Полдня в полиции проторчали… Теперь вот по заборам лажу…

— Еще не вечер.

— Это-то и напрягает. И ты… Ты что? В цирке Дюсалей подрабатываешь? Туда-сюда как кенгуру!

— Я прыгун! Забыла?

— В тот момент, когда я болталась там, я и имени своего не помнила. И мне интересно, а ты со всеми своими девочками через забор прыгаешь?

Никита посмотрел на свою девочку и улыбнулся:

— Только с каждой третьей.

Вероника смотрела на него в упор и не знала, как поступить. Ведь просто так спросила…

— Бабник, — буркнула она и уткнулась в колени носом, чувствуя, как сердце понемногу успокаивается.

— Прости… — вдруг услышала она, подняла на парня глаза, тот тоже сидел на корточках и просто смотрел на нее, а в глазах была досада.

— Карина…

— Я никогда не покатывал к ней! Никакого пикапа. И…

— Я знаю, — вдруг перебила Ника.

— Больно? — спросил он несмело.

— Нет. Совсем.

— Твой отец… он…

— Он не мама. У него претензии к Карине, не к тебе.

— А… а мама?

Но Ника молчала. Ей не хотелось говорить о матери. Не хотелось объясняться. Не хотелось требовать объяснений от Никиты. Да и Карина на очной ставке… И тут Ника затрясла головой. Говорить об этом вообще не хотелось.

— Пошли? — спросил Егоров.

— Пошли.

Ник помог девочке подняться.

А потом они шли домой. Вероника спросила о лечении. Никита отшутился: боялся сглазить. У кофейного ларька купили капучино и круассаны.

— Пошли, покажу что-то, — вдруг предложил Никита.

И девочка пошла за парнем.

Дом Никиты, двенадцатый этаж и открытый балкон, куда ребята вышли прямо с лестничной клетки.

Ника шагнула на балкон и нырнула обратно, но Ник не пустил, обнял за плечи и вывел на узкую площадку.

— Угораешь? Я же высоты боюсь!

— А ты не вниз смотри, а вперед! Вперед! Посмотри, какая красота.

И Ника действительно оглянулась. Она продолжала держаться за футболку, в которую был одет парень. Продолжала держаться за него, но глаза словно распахнулись, потому что перед ними простирался целый мир, и солнце, улыбаясь с небес, ласково его освещало. Частный сектор тонул в новенькой зелени, сочной и нежной. А за ним до самого горизонта, сколько хватало глаз, лес. И Ника перестала бояться, перестала трястись. Она просто смотрела на это красоту и неосознанно улыбалась сама…

Ник устроился на колченогом стуле (кто-то из соседей вынес) и придерживал одной рукой свою девушку, которая сидела на его коленях. Они пили кофе, откусывая по очереди от круассана, что держала в руках Вероника, и молчали.

— Ник, а я шестая или девятая? — вдруг спросила девочка.

— Что?

— Ну… ты сказал, что с каждой третьей лазаешь по заборам… Я какая?

— Дурочка ты!

— Обалдел что ли?

— А чего спрашивать? Так не ясно? Единственная ты! Никому не отдам! Даже не надейся.

И Ника улыбнулась:

— Я и не надеюсь.

Глава 33. На всё есть причины…

В мире есть два типа учителей:

те, которые играют в школу, и те,

которые учат в школе.

Мэтью Грин. «Воспоминания воображаемого друга»

Тимка скрежетал зубами и обещал высказать другу всё, что думает о нем, когда обнаружил, что Ник испарился на шестом уроке. Ну ладно, шестой — физкультура, а седьмой-то право! Крюкова Наталья Васильевна — очень тяжелый человек. Неподъемный, как идол острова Пасхи! Ребята даже прозвали ее Моаи.[1]Хуже того, она была злопамятная, и ребята обходили учителя стороной. Когда в сентябре десятиклассники, нагруженные индивидуальным проектом, выбирали себе куратора, ни один не подошел к Наталье Васильевне. Она до октября на каждом своем уроке говорила о том, что ее подопечные всегда защищались на «ура», но желающих с ней сотрудничать так и не появилось. Тимка, пытающийся во всем найти причину (мамина школа), удивлялся сварливости этого педагога. Ладно, если бы она уже «выгорела» как специалист, но в тридцать лет быть такой сварливой! В их классе Моаи особо не докапывалась ни до кого, мама Тимки, зная коллегу, за оценками класса по праву следила так, что могла назвать средний балл любого ребенка.

Взмыленные после физры старшеклассники, уже переодевшись, рассаживались по местам.

— Вот за каким переодеваться? Потом-то домой! — пробормотал Семен, вытирая потный лоб.

— Чтобы Моаи не доколупалась, — ответила одна из девчонок.

— Да пошла она! — буркнул Семен.