Твоя реальность — тебе решать

Тимка перевел на него взгляд. Тот утирал платком шею, пил из бутылки и продолжал сидеть в спортивной форме.

— Сэм, ты бы не дергал кота за усы, — предостерег он.

Семен вытащил из рюкзака учебник с тетрадью, швырнул на стол.

— Пару она не воткнет — нет причины. Если спросит, отвечу. А на остальное пофиг, — ответил он.

— Наша Моаи найдет причину! — усмехнулись сзади.

— Ей они в принципе не нужны!

— Сэм! Переодеваться будешь? — спросил сурово Данька, развернувшись к однокласснику.

— Неа…

— Рили?

— Дан, вот я тебе мешаю что ли? Чего привязались?

— Да нам индифферентно, Сэм! Но ты учти, если Моаи нам из-за твой футболочки устроит экзекуцию… — встрял Тимка, который тащил на себе ярмо старосты.

— И чё?

— Вот тогда и узнаешь! У меня сорок минут будет, чтобы придумать ответку! — бросил Данька и отвернулся.

— А ты свали, как сделал это на естествознании…

Данька побагровел и тяжело поднялся. Тимка бросил на него взгляд. Сам длиннопятый понимал, что ему не место в этом математическом классе, где что ни дисциплина, то каторга, но был, как и все дети, беспомощен перед родителями, которые убеждали его идти в институт. Хоть куда, неважно на кого, но в институт! Но выслушивать вот так от одноклассника…

— Сэм, полегче на поворотах… — проговорил Тимка холодно, придерживая соседа по парте.

— А то чё? — вспыхнул Семен. — Вон этому убогому втирай!

У Тимки от бешенства потемнело в глазах, он шагнул так, чтоб при необходимости перехватить Даньку, если у того снесет купол. Уваров, балабол и балагур, предпочитал договариваться. Умел находить нужные слова, чувствовал собеседника. И дрался в школе лишь раз. Даже не дрался, а просто ударил разок (того самого Козлова). Это было в прошлом году.

— Тебя контузило что ли, не слышишь? — процедил он сквозь зубы.

— А ты, блин, кто?

— Я, блин, староста! — рявкнул Тимка так, что ребята вздрогнули. — Шмотки в зубы и переоделся! У тебя три минуты до звонка! Могу помочь!

Сэм поднялся, оттолкнув от себя стол. Девчата перешептывались испуганно.

— Мальчики… — позвала несмело Олеся.

— А силенок хватит? — рыкнул Сэм, поворачиваясь к Тимке.

Тот автоматически сжал кулаки и шагнул к нему, чувствуя, как в затылок дышит Данька. Тут же рядом скрипнуло по полу несколько стульев. Сэм обвел взглядом одноклассников, которые словно сомкнули ряды возле старосты и покорился. Вытащил форму из рюкзака, швырнул ее на стол, а сам, не стесняясь, стащил с себя шорты, скомкал и сунул в рюкзак, сдернул майку… Тимка оглядел уставших ребят, бросил взгляд на часы.

— Я ее задержу, — быстро сказала Алина (классная девчонка, незаносчивая, хоть и отличница) и вылетела из класса.

С первой парты поднялся Кир, быстро подошел к доске, взял тряпку.

— Сухая? Кидай! — крикнул Дэн от пятой парты.

Какой-то умник-планировщик решил, что раковина в классе должна быть в конце кабинета. Кирилл выдернул из-под учительского стола небольшой резиновый мячик, обернул им тряпку и бросил через весь класс. Дэн легко поймал и быстро намочил тряпку. По коридорам школы разливался звонок, а десятиклассники готовились к нелюбимому предмету, где какая-то досадная ошибка могла превратиться в «разбор полетов», «инквизицию», поиски «а кто тут такой умный выискался» и еще пару сотен не самых приятных вариантов, продиктованных вздорным характером учителя.

— Да она просто недотраханная, — вздохнул кто-то из парней сзади.

— Тихо! Или хочешь ей в этом вопросе помочь? — бросил Тим, еще раз обводя взглядом класс, проверяя, всё ли в порядке, чтобы лишить токсичного педагога причины негатива, который она сможет выплеснуть на детей.

— Да ни в жизнь! Уж лучше импотенция на веки вечные!

— Аминь! — усмехнулся Уваров.

Сзади поднялся было ропот, но дверь открылась, и в класс вошла Наталья Васильевна, за ней тенью следовала Алина. Дети поднялись, приветствуя учителя.

— Здравствуйте, садитесь, — всматриваясь в школьников, пробурчала недовольно педагог.

И дети, вздохнув, сели. Нелюбимый урок начался.

Тимка ждал маму, маясь под дверью учительской. Он вполне мог войти, «учительские» дети пользовались такой привилегией, но Тимка очень хорошо чувствовал рамки дозволенного. Но вот дверь открылась, Елена Николаевна вышла в коридор. Сын тут же отобрал у нее пачку тетрадей, которую мама держала подмышкой.

— И зачем это? — спросил он со стоном, тряхнув стопкой.

— А можно иначе? — усмехнулась мама и пошла по коридору, Тим — рядом.

— Сегодня уже двадцать первое.

— Угу. Я писала на доске число, помню.

— Мая!

— А ты разве не заметил, что рядом с числом я обычно еще и месяц пишу?

— Мам, на кой ты собрала эти тетради двадцать первого мая?

— Скоро экзамен. Сочинения.

— Это «девятый» что ли?

— «Девятый»…

— А чего вздыхаешь?

— Да потому что с «одиннадцатым» проще! Там всё ж таки учатся те, кто экзамен по русскому сдаст, пусть на невысокий балл, но сдаст. А в «девятом»…

— Что? Всякой твари по паре?

— Да нет… Но у меня в обоих «девятых» есть те, кто легко может завалить русский!

— Как? Русский в «девятом» может завалить только контуженный какой-нибудь!

— Контуженный? Интересная метафора… Надо запомнить. Контуженный, значит.