— Не буду я с ним встречаться! Я даже в глаза ему не смогу посмотреть. Позор! Я ж вообще никакая была.
— Ой, — усмехается Машка, — Он тоже был не особенно трезвый. Уж поверь мне!
Воспоминания проступают урывками. Помню, что он так меня и не коснулся. Или коснулся? Но я бы запомнила!
«Я — замужняя женщина. Я не такая», — хочется мне прокричать. Но теперь просто: «Я не такая». И от этого как-то обидно…
— Я всё узнала, он тоже в разводе, — подливает Машка масла в огонь.
И я опять ощущаю, как больно. Я буду в разводе? Разведёнкой. С двумя детьми. Какой ужас!
— У него сын, но он взрослый. Ему 51, - хитро улыбается Машка.
— Кому? Сыну? — бросаю рассеянно.
— Настя! Ну, ты вообще что ли? — серьёзнеет она, — Ему самому!
— А мне тридцать девять, — вспоминаю я с грустью.
— Тебе скоро сорок! — поправляет она.
— Ну, спасибо, — я замедляюсь, — Маш, не могу больше!
Останавливаюсь, перевожу дух. В боку с непривычки покалывает. Не хватало ещё кони двинуть, прямо здесь. Вот Самойлов, наверно, обрадуется. Свобода и новая жизнь! Интересно, он в этом случае сразу познакомит детей с новой мамой? Или повременит, для создания траура?
— Вот! А по уровню физподготовки ты сойдёшь за ровесницу.
Милосердно, мой «тренер» прерывает забег. И позволяет мне сесть на скамейку. Только присев, я понимаю, что больше не встану. Тут и останусь! Птички поют для меня. Солнышко светит. Если б ещё не Машка, со своей болтовнёй…
— Ну, и он в курсе…, - слышу я фразу.
Перевожу взгляд на Машку:
— В курсе чего?
— Ну, — она мешкает, меряет пульс, — Что ты тоже разводишься.
— Маш! — мой ритм моментально подскакивает.
— Ну, а что? Значит, честный. С замужней мутить не готов.
— Я не буду мутить с ним! — возражаю я резко.
«Я ж не ты», — добавляю, уже про себя.
Мимо нас пробегает мужчина. В лосинах! О, Боже… Я отвожу глаза. У него задница крепче моей! Но подняться я смогу теперь только с одной целью. Доползти до машины и сесть. Нет, сперва переодеться! Не разъезжать же по городу с потными пятнами на футболке…
Мы расстаёмся на радостной ноте. Машку я уверяю, что не обиделась. А про себя уже строю планы на вечер.
В магазине по пути домой покупаю продукты. Только здоровую пищу! Теперь я не ему колбасу и мучное. Дома провожу тщательную ревизию холодильника. И к приходу Илья у меня всё готово.
Он, облачившись в домашнее, возникает на кухне.
— Привет, — бросает через плечо. Открывает заветную дверцу.
Какое-то время стоит, молча глядя внутрь. А затем закрывает. Я, как ни в чём не бывало, продолжаю листать каталог.
Самойлов, открыв дверцу снова, громко хмыкает:
— Ну, и что это? — говорит, обернувшись ко мне.
Средняя полка пустует. За исключением остатков колбасной нарезки и ломтика сыра. Которые я, от своей щедрости, пожертвовала ему, на первое время. Всё остальное ютится на третьей. Там же висит, прикреплённая скотчем записка: «Настя». А на двух верхних — «Илья».
— Это — новая система координат, — произношу, удостоив его коротким взглядом, — Будем жить как в общежитии, помнишь?
Он проводит языком по нижней губе. И, втянув её, думает.
— Ты серьёзно? — говорит, наконец.
Я спешу убедить его:
— Да! Теперь у каждого из нас есть своя полочка в холодильнике и своя комната. Кстати! — восклицаю, отвлекшись от шопинга, — Забери свои вещи из спальни. Я буду там жить.
— Может, ещё и щеколду поставишь? — произносит с издёвкой.
— Может быть, и поставлю, — говорю я серьёзно.
— Насть…, - начинает Илья.
И я понимаю. Если сейчас он опять скажет мне: «Не дури», то я овдовею. Убью его чем-нибудь! Мы же на кухне…
Но Самойлов, вздохнув, изрекает:
— Цирк какой-то, — и хлопает дверцей холодильника.
Я молчу. Наблюдаю, как он делает чай. Только себе одному. Смотрит на булочки в хлебнице.
— Это тебе, — говорю снисходительно.
— Спасибо, — смягчается он.
Хочу сказать ему, что это вовсе не жест доброй воли. А необходимость! Я бы с радостью съела их сама, но мне нельзя. Однако же он улыбается. Так, будто всё это — розыгрыш. Типа, я пошутила? Ага…
— Мой адвокат подготовит бумаги о разводе, тебе останется только подписать их, — говорю ему, чтобы обидеть. Чтобы сбить эту улыбку с его лица! Получается…
— У тебя есть свой адвокат? — Самойлов выглядит удивлённым. Он кусает. И пол «язычка» остаётся во рту, — Не знал.
— У меня есть, — соглашаюсь я коротко.
Он хмыкает, жуёт. Бросает в рот оставшуюся часть. Чайник уже закипел, но он не спешит выключать его.
— Я же сказал тебе, нет, — говорит равнодушно. Как будто идёт разговор о покупке дивана.
— Скажешь об этом в суде, — говорю я финальную фразу. Хотя, нет! Это ещё не финальная.
Илья вздыхает. Выключает свисток. У нас старомодная кухня. Мне это ближе, чем всякий хайтек.
— Хорошо, если тебе полегчает, — произносит с издёвкой.
Заварив свой напиток, берёт из пакетика «язычок». Я представляю нас в зале суда. Судью с молоточком в руке…
Вот это — взаправдашний цирк! Мы просто подпишем бумаги. И семьи, как не бывало. Хотя, её, наверное, нет уже несколько лет. Сколько длится «случайная связь»? Вот столько лет и отсутствует связь между нами.