Остановилась на улице, пытаясь отдышаться. Зазвонил сотовый, посмотрела на дисплей – незнакомый номер. Кажется, звонок из Англии. Ответила… и слегка вздрогнула, услышав женский, приглушенный голос.
– Привет… это я. Узнала меня?
– Узнала. Мил… это ты?
Возникла пауза. Долгая. Мне казалось, даже бесконечно долгая. Мне даже показалось, что она плачет.
– Ксень… мне осталось недолго. Я в хосписе. Может, не доживу до завтра. Я получала твои мейлы, получала сообщения. Но тогда не могла ответить… Но я хотела сказать… хотела, чтоб ты знала. Это не Иван. Прости… я не могла раньше… не могла.
– Что? Что ты сказала?
Но ее голос оборвался и послышался треск. Я потрясла сотовый, посмотрела на полоски индикатора качества связи – все в норме.
– Милаааа, что ты сказала? Милааа! Откуда ты знаешь об Иване?! Мила!
Первые капли дождя ударили по лицу, укололи шею. Полезла в карман, а там наличка, которую Волин дал мне на расходы в больнице. Сжала купюры, глядя, как быстро покрывается мокрыми пятнами асфальт.
Тяжело вздохнув, вызвала такси. Никуда не хотелось ехать. Только к дочери. Сесть возле ее постели и… ни о чем не думать. Прижаться лицом к ее ручке и просто молчать. Иначе меня просто взорвет ото всех этих мыслей, хаотично бьющихся у меня в голове и сводящих меня с ума.
Я уснула у ее постели прямо на стуле, запрокинув голову назад. Меня разбудил Дмитрий Сергеевич. Он вошел в палату Вари рано утром вместе с медсестрой. И у меня все внутри похолодело от ужасного предчувствия.
Волин! Он наверняка позвонил сюда и… Варю выгонят. Переведут в бесплатное отделение, он отказался платить или потребовал вернуть внесенную сумму. После моей выходки… Вот и все. Я испортила… я подвергла опасности Варю.
Что мне делать? Броситься в ноги врачу? Что делать?
– Ксения Романовна, сегодня утром…
«Сегодня утром были приостановлены все выплаты» – звучит у меня наперед, его же голосом в голове.
– Сегодня утром на счет клиники была переведена большая сумма денег. Ее хватит полностью на все курсы лечения и на реабилитацию для Варвары и Алексея.
– Что? – переспросила я, не веря, что на самом деле это слышу.
– Все лечение оплачено. Даже с запасом. И показатели у вашей дочери прекрасные. Думаю, скоро вы сможете обнять ее и даже услышать ее голос.
Заторможено кивнула, выходя из палаты, обхватывая голову обеими руками, надавливая на виски. Это невозможно… что вообще происходит? И почему так тоскливо и больно внутри. Хочется плакать и… где-то там, вдалеке, играет Лунная соната. Спустилась вниз по ступеням. Долго стояла под дождем. И не чувствовала, как промокаю насквозь.
Вызвала такси, села в машину… Я сама не знала, куда еду.
Сказала адрес на автомате. Когда такси остановилось у дома, оплатила, вышла и медленно пошла вперед, толкнула входную дверь. Прошла мимо удивленного Пса, который даже меня не остановил, обхватив свои плечи в тонкой футболке, сбросив мокасины на белоснежный ковер. Ноги промокли, и от мокрых носков на лестнице остались следы.
И я слышу, как сверху доносится музыка. Вальс «До-диез-минор» Шопен. Подошла к дверям залы, тихо открыла. Увидела его там… в белой рубашке с закатанными рукавами. Сверху на крышке стоит графин с темно-оранжевой жидкостью, в пепельнице тлеет сигара. А он играет и играет, и волосы почти полностью закрыли ему глаза. И каждый аккорд отдается болью внутри, тоска нарастает, как и то чувство. Разрывающее меня изнутри. Оно ведь неправильное. Его не должно было возникнуть никогда. Только не к нему.