Твоя... Ваша... Навеки

— Мы все наслышаны о недавнем происшествии, случившимся с вашей семьей, — Валентина умеет говорить так, что к тихому, ровному голосу ее нельзя не прислушиваться и обычные фразы, пустые, светские и заношенные, будто старая одежда, в устах ее кажутся полными искреннего тепла и участия. — Сочувствую вам, леди Рианн, мне жаль, очень жаль, что вам пришлось пережить подобное, я бы и злейшему врагу не пожелала ничего столь ужасного, но я тоже рада, что вы пребываете в добром здравии и чудесно выглядите.

— Благодарю вас, леди Регис, — повторяю я, продолжая кивать бессмысленно, словно расписной деревянный болванчик на шарнирах, привезенный из-за моря.

— Что-то еще, Лео? — осведомляется Арсенио нетерпеливо.

— Ты куда-то спешишь? — парирует Клеон, но рассматривает по-прежнему лишь меня, и волчица тихо, исподволь изучает его в ответ.

Приглядывается, принюхивается, решая, считать ли этого инкуба угрозой, зарычать ли на него предупреждающе, напоминая, что она занята, или Клеон и такой малости не стоит?

— Да, мы спешим, — Арсенио бросает на Клеона выразительный взгляд, говорящий ясно, что собеседнику следует воздержаться как от дальнейших расспросов, так и от слишком пристального внимания ко мне. Интонацией подчеркивает недвусмысленно местоимение «мы» и Клеон, отвернувшись от меня, смотрит на приятеля недовольно, озадаченно, словно в первый раз его видит.

— Известно, кто злодей? — Валентина даже слово «злодей» произносит без трагического пафоса, исполненного возмущения праведного, но фальшивого насквозь, как и почти все в этом городе.

— Нет, леди Регис, — отвечаю я.

— Какая жалость! Но уверена, ваш брат непременно разыщет и накажет негодяя.

— Не сомневаюсь.

— Прошу прощения, леди Регис, но, к нашему сожалению, нам действительно пора — мы еще не поздоровались с лордом и леди Огден. Доброго вам вечера, — Байрон отвешивает Валентине церемонный поклон и первым покидает общество Клеона и его спутницы.

Арсенио и Клеон еще несколько томительных, напряженных секунд буравят друг друга испытующими взорами и наконец Арсенио уводит меня, лишь изобразив небрежный кивок Валентине на прощание. Столь откровенное равнодушие и грубость граничат с оскорблением, однако я уверена, что едва ли Валентина придаст им чрезмерное значение. Она в достаточной мере снисходительна к недостаткам окружающих и предпочитает игнорировать чужие промахи и отсутствие такта, нежели возводить их в ранг личной проблемы, требующей немедленного решения. Пожалуй, куда больше меня страшит возможность встречи с леди Лизеттой Дэлгас, дальней родственницей Арсенио и ныне бывшей клиенткой Байрона, — слишком очевидно и недвусмысленно выглядим мы втроем, чтобы не догадаться, из-за кого Байрон ушел из агентства и что я ответила-таки на ухаживания Арсенио. Более того, чем дольше мы идем через полный гостей зал — я под руку с Арсенио, Байрон по другую сторону, не прикасается, но всем своим видом и положением относительно меня демонстрирует, что он не посторонний и не просто знакомый, — тем сильнее мне кажется, что все все понимают, что им известно абсолютно все о нас, включая скандальное предложение инкубов и мое полубессознательное желание ответить согласием.

Не знаю, что пугает меня больше, — подспудное желание это или мнение окружающих.

Не знаю, какое чувство довлеет надо мной сильнее, — страх перед реакцией брата или радость волчицы, избравшей себе мужчин.

То ли случайно, то ли намеренно, но инкубы ведут меня так, что ни Эван, ни Финис даже не попадают в поле моего зрения и нюха. Мы здороваемся с лордом и леди Огден, и я стараюсь не выказать раздражения, когда вижу, с каким выражением лиц супружеская чета рассматривает меня и моих спутников. Подозреваю, что если Эван со своей новоиспеченной невестой и опередили нас, то мое появление в обществе пары инкубов все равно затмило неожиданное решение брата назвать Тессу своей парой во всеуслышание. И я ощущаю, как злят Арсенио косые взгляды в нашу сторону, мужской и женский интерес, различающийся по природе своей, но по факту одинаково жадный, липнущий к коже. Я раскрываю веер, прячусь за ним, надеясь, что тот не выступит против меня, выдавая мое настроение в чересчур резких, нервных обмахиваниях.

— Ты явно погорячился, предлагая идею о мнимом соперничестве, — замечает вдруг Арсенио. — Какой в ней смысл, если у меня возникает лишь одно желание — не размениваясь на всю эту мишуру, надеть на Рианн обручальный браслет, и увезти подальше от этого дома и от этого полиса?

— Не думаю, что это желание осуществимо, — добавляю я.

— Отчего же? — парирует Байрон. — Браслет почти готов.

— Готов? — я теряюсь.

— Поскольку ни один из нас не может использовать обручальный браслет своего рода, то мы заказали новый, на котором будут указаны символы и моей семьи, и Байрона, — поясняет Арсенио охотно. — Дабы всякий, кто увидит этот браслет на тебе, понял, кому ты принадлежишь.

— Свою семью я бы предпочел не упоминать, — Байрон едва заметно хмурится, — но тут ничего не поделаешь. Таковы традиции.