Твоя... Ваша... Навеки

Когда вечером Арсенио и Байрон по обыкновению заезжают к нам, и мы беседуем, укрывшись во дворе от глаз соседей, я не могу избавиться от ощущения, что мужчины неведомым образом чуют запах Клеона на мне. Понимаю, это лишь иллюзия, игра моих страхов, на самом же деле обоняние инкубов не столь тонко, как нюх оборотней, и если Эван ничего не заметил, то Арсенио с Байроном не заметят и подавно. Но все равно кажется, будто я пропиталась чужим запахом, будто он въелся в кожу и в волосы, проник в каждую клеточку тела, в кровь, в дыхание вместе с виной, с неловкостью, что возникала от мысли о произошедшем. Все недолгое время, пока мы стоим под сенью деревьев, растущих с внутренней стороны ограды, и говорим о здоровье Эвана, работе Тессы и моих сегодняшних делах, я жду, что инкубы заподозрят неладное, что они поймут, что женщина, которую они хотят назвать своей супругой, была с другим. Боюсь, что у меня все прописано на лице, что меня выдадут глаза или неосторожное слово.

Или эта пресловутая инкубья связка таит в себе еще какие-то особенности, о которых мне опять не сочли нужным рассказать.

Наконец инкубы уходят, так ничего и не заметив. На прощание целуют меня по очереди в щеку — не позволяют себе большего, зная, что Эван может наблюдать за нами через окно, да что там, наблюдает наверняка, следит ревностно, дабы все осталось в рамках приличий, — и я, закрыв и заперев за мужчинами ворота, возвращаюсь в дом, полная горького стыда, царапающей досады и неясного, смутного разочарования, словно часть меня желала, чтобы Арсенио и Байрон обо всем догадались. Чтобы уличили меня, поймали на нечаянной ошибке, и я смогла бы с чистой совестью признаться, покаяться и вымолить прощение.

Клеон как ни в чем не бывало объявляется в понедельник — воскресенье, когда Тесса была весь день дома, проводя большую часть времени с Эваном, инкуб пропускает благоразумно.

Выходить к нему я отказываюсь.

Во вторник все повторяется.

Волчица сходит с ума, чувствуя Клеона поблизости, мечется, затмевая низменными инстинктами всякие доводы рассудка, и успокаивается, лишь когда инкуб уезжает, а уезжает он только спустя полчаса, не меньше. До того я закрываюсь в спальне и лежу ничком на кровати, не способная заняться ничем полезным и сосредоточиться на чем-либо, кроме развратных и совершенно неуместных мыслей.

И хуже того, во время вечерних визитов Арсенио и Байрона я едва сдерживаюсь, чтобы не прикасаться к ним постоянно, больше допустимого нормами приличий, не пытаться прижаться всем телом, намекая откровенно, что не намерена ждать первой брачной ночи. Запах каждого игриво дразнит обоняние, близкое присутствие желанных мужчин кружит голову, я с трудом заставляю себя улыбаться непринужденно, беседовать на нейтральный, привычные темы. Скрещиваю руки на груди, избегая физического контакта, подставляю щеку для поцелуя и слежу за тем, чтобы недовольство подчеркнутой этой целомудренностью не отразилось ни во взгляде, ни в голосе.

Однако в среду я, с утра измученная звериным томлением и чисто женскими эротическими фантазиями, не выдерживаю.

Выхожу из дома, молча сажусь в мобиль, припаркованный фактически на том же месте, что и в первый раз, откидываюсь на спинку кресла и закрываю глаза, чувствуя себя женщиной, выданной замуж за нелюбимого, сугубо из практических соображений, но помнящей о своем долге, о необходимости подарить мужу и роду наследника и потому вынужденной терпеть ночные визиты супруга. Клеон тоже ничего не говорит, не целует меня и, не считая поднятой юбки да уверенной ласки между бедер, даже не прикасается ко мне. Я получаю свой оргазм, он — энергетическое насыщение, и на том мы расходимся, не перемолвившись ни словом.

Следующий день ничем не отличается от предыдущего.

И последующий тоже.

Клеон приезжает после полудня, вечно хмурый, раздраженный чем-то, я, словно служанка, уединившаяся под лестницей с великовозрастным сыном хозяев, покорно позволяю себя трогать. Снова и снова закрываю глаза, чтобы не видеть лица мужчины рядом, расслабляюсь усилием воли и жду своей части негласной нашей сделки. Мы по-прежнему не разговариваем, мы получаем пользу друг от друга, взаимную выгоду, после чего мне необходимо проскользнуть обратно в дом незамеченной для брата и — обязательным элементом импровизированной программы — попасть в душ. И, стоя под тугими струями горячей воды, я теряюсь в догадках, от чего хочу избавиться в первую очередь — от компрометирующего запаха или же от липкого, душащего ощущения, что веду себя не лучше последней шлюхи.

Лживой, лицемерной шлюхи.

Тем не менее, Эван, похоже, что-то подозревает — едва ли от брата укрылись мои пусть и кратковременные, но все-таки отлучки примерно в один и тот же час.