Твоя... Ваша... Навеки

Я все-таки встаю, умываюсь, полощу рот. Вытираю лицо полотенцем и выхожу из ванной комнаты. В коридоре второго этажа встречаюсь с Николасом, старшим братом Тессы, черноволосым и синеглазым, неуловимо и похожим, и не похожим на сестру. От его быстрого оценивающего взора не укрывается ни моя болезненная бледность, ни залегшие под глазами тени, ни дрожащая едва заметно рука — я иду вдоль стены, хватаясь беспомощно и за нее, и за все, что способно поддержать мое ослабевшее тело.

— Что-то тебе совсем паршиво, — Николас делает шаг ко мне, обнимает за плечи, поддерживая осторожно, и отводит в гостевую спальню.

— Благодарю, — с помощью сильных, уверенных рук молодого человека я ложусь в кровать, вытягиваюсь поверх смятого одеяла.

Я уже не стесняюсь ни беспорядка в комнате, ни присутствия в ней постороннего мужчины, ни собственного внешнего вида, далекого от той элегантной светской красавицы, какой я была в Лилате. Целыми днями напролет я ничего не делаю, никуда не выхожу и не желаю выходить, я не занята ничем, кроме размышлений и недомоганий, но при том вымотана до предела, я устала так, словно от зари до зари трудилась на заводе Нижнего города.

— Может, принести тебе чего-нибудь? — Николас в некоторой растерянности оглядывает небольшую затененную спальню. До моего появления в доме семьи Эльяни он никогда не видел даму, называемую леди, иначе, чем на фотографиях в разделах светской хроники, и оттого чуть смущался, не зная, стоит ли обращаться ко мне вот так вот запросто. В другое время и в другой ситуации я сочла бы застенчивую эту неловкость милой, но ныне я кажусь жалкой, униженной, сломленной даже самой себе, не говоря уже о том, как, должно быть, ужасно выгляжу в глазах окружающих. — Или позвать кого-нибудь…

— Нет, благодарю, ничего не надо. Мне нужно… полежать еще немного, — я снова вру, но молодой человек без малейших возражений принимает эту ложь, кивает с явным облегчением и выходит.

Закрывает дверь, с топотом сбегает вниз по лестнице, и я слышу его громкий голос, доносящийся с первого этажа.

— Ма, я ушел!

Я почти воочию вижу, как находящаяся на кухне госпожа Эльяни открывает рот, собираясь спросить, куда сын направляется, однако дверь парадного входа закрывается прежде, чем мать успевает произнести хотя бы слово. Но я запрещаю себе думать, окажусь ли когда-нибудь на месте госпожи Эльяни, а вообразить в подобной ситуации наших с Эваном родителей и брата не получается, слишком уж велика разница и между нашими семьями, и этими двумя мирами.

Правда ли, что минуло уже две недели?

Наверное.

Все новости приносит Тесса, сама я предпочитаю не выходить из дома без острой нужды, да и комнату надолго покидаю нечасто.

Мне страшно, куда страшнее, нежели прежде. Я не представляю, как жить в новом этом мире, что делать дальше и есть ли у меня будущее как таковое.

И я постоянно вспоминаю бал-маскарад, тот день и тот вечер.

Ссору с Эваном.

Порожденный Лизеттой скандал. Ей ни к чему заступничество Верховного собрания, но нужна огласка, публичный скандал, оскорбления, произнесенные на людях с улыбкой легкой, почти благодушной.

Свое бегство. Отчего-то в тот момент идея уйти с Эваном кажется лучшей из всех возможных, я колеблюсь лишь мгновение, прежде чем последовать за братом. Я бегу, цепляюсь за проблемы Эвана как за единственную соломинку, способную удержать меня от погружения в пучину скандала и неизбежного крушения надежд, от немой растерянности инкубов и новых хлестких реплик леди Дэлгас. На свежем воздухе мне становится немного лучше, теснящиеся запахи отступают, оставшись в душном бальном зале. На плоской части крыши дворца собрания сумрачно, сумрачнее, чем должно быть в это время и при ярком освещении со двора, тьма клубится, будто живая, пульсирует, перекатывается, вспыхивая фиолетовыми огоньками. Волчица настораживается, она чует смерть и даже больше — улавливает звериным чутьем присутствие существ и сил, понять которые не в состоянии ни зверь, ни человек. Однако Эван не обращает внимания на творящиеся вокруг странности, он ищет и находит Тессу, вполне живую и невредимую, только без маски, растрепанную, в испачкавшемся платье. Эван бросается к девушке, обнимает и, похоже, не замечает тела мертвой Фиаммы подле Тессы. Я и рада, что с Тессой все хорошо, и не понимаю, что происходит, как они обе здесь оказались, кто убил Фиамму.

Тьма сгущается, собирается тугим кольцом, отрезает нас от мира. Животная паника усиливается, это не страх человека, совершившего ошибку и теперь боящегося расплаты, но именно предчувствие зверя, чующего, что вот-вот произойдет землетрясение, и потому стремящегося уйти подальше отсюда, в безопасное место. Я сдерживаю волчицу, смотрю на вспышки во тьме и уговариваю себя сохранять спокойствие.