Твоя... Ваша... Навеки

Арсенио отпускает мою руку, достает из-за пазухи сложенный вчетверо листок бумаги.

— Глубокоуважаемое собрание, у нас есть специальное разрешение на заключение союза на… — начинает инкуб.

— …которое совершенно ничего не значит в отсутствие документа по отказу, — подхватывает Лизетта нараспев.

Лорды тоже переглядываются, и я не могу понять, чего в озабоченных, хмурых взорах их больше — интереса к нежданному повороту или желания поскорее избавиться от внезапной докуки и вернуться к обычному течению бала.

— Во имя Лаэ! — не выдерживаю я. Выступаю из-за спины Арсенио, поворачиваюсь к Лизетте. — Леди Дэлгас, вы не хуже меня знаете, что упомянутый вами закон старше всех полисов, вместе взятых, и столь же давным-давно забыт. Он имеет хоть какой-то смысл лишь в случае документально зафиксированной и растиражированной помолвки, что не относится к нам. Мы с господином Мелтоном не объявляли о помолвке, а на словах мы вольны обещать друг другу что угодно, без подходящих свидетелей все это не более чем обычная болтовня. Ваши претензии лишены основания…

— Как ближайший родственник и покровитель молодого лорда эль Абелардо я требую предоставления соответствующего документа, в противном случае я не приму и не дам своего родительского благословения… — повторяет Лизетта упрямо.

— Те… леди Дэлгас, позвольте напомнить, что я давно уже не нуждаюсь в вашем ни принятии моих решений, ни в благословении, — замечает Арсенио раздраженно.

Лизетта поворачивается лицом ко мне, делает шаг, говорит, еле шевеля губами, почти беззвучно, зная, что так услышу ее лишь я да стоящий рядом Эван:

— Ты рождена в грязи и в грязи же и останешься до конца дней своих. Твоя мать опорочила свое доброе имя, сбежав с недостойным ее оборотнем, и ты не лучше ее, потаскуха по рождению и воспитанию. Ничто и никто никогда этого не исправит, не важно, будут ли звать тебя леди или истинным твоим именем — шлюха. Мы забыли о грехах твоей матери, приняли тебя как равную и вот чем ты отплатила, — леди Дэлгас качает головой, разворачивается к собранию и вдруг падает на колени, отчего гости позади охают и ахают в изумлении, театральным жестом протягивает руки к лордам. — Милорды, молю вас о справедливости, уповаю на ваше заступничество и беспристрастность!

Члены собрания по очереди склоняются друг к другу и к приближенным, перешептываются, решая, что с нами делать, одинаково равнодушные в своих позолоченных полумасках и черных одеждах. Мы четверо переглядываемся вновь, беспомощно, никто из нас не знает, что еще сказать и как склонить чашу весов в нашу пользу. У семьи Дэлгас больше веса, чем у фактически безвестной парочки инкубов и рода Лобо, новому падению которого многие лишь порадуются, нам нечего противопоставить надвигающемуся скандалу.

Эван оборачивается, осматривается, будто в поисках свежих идей или поддержки, и внезапно замечает лакея с маленьким серебряным подносом с бумажным клочком посреди. Брат знаком подзывает слугу, забирает записку, разворачивает, читает. Хмурится, смяв бумагу в кулаке, и явно собирается уйти.

— Что-то случилось? — я бросаюсь к брату, хватаю его за локоть.

И сама хватаюсь за возможность отвлечься хоть на что-то, отвернуться от собрания, торжествующей Лизетты и растерянных инкубов.

— Некий аноним-доброжелатель передал указания, где можно найти Тессу, и настоятельно попросил поспешить.

— Найти?

— Кажется, она сейчас находится на крыше дворца.

— Но что она там делает?

— Ее похитили, — Эван высвобождает руку и, не удосужившись поклониться собранию и испросить их разрешения, уходит.

Только мгновение я колеблюсь, разрываясь между желанием остаться с любимыми мужчинами, пройти вместе с ними все испытания до конца, приняв последствия, какими бы те ни были, — и сбежать подальше от всего этого, от победного взгляда Лизетты и тяжелой волны запахов, захлестывающейся удавкой на шее, от взоров собрания, холодных, изучающих, и шепотков, разбегающихся по залу, неумолимых, словно морской прибой. Затем следую за братом. Волчица безошибочно вычленяет из толпы запах Клеона, однако я уклоняюсь от встречи, я даже вижу темноволосую голову и самого инкуба, пытающегося пробиться ко мне, но лишь ускоряю шаг, стараясь не терять Эвана из виду.

Самым позорным, малодушным образом я сбегаю.

Глава 16

Я умираю.

Знаю, иначе и быть не могло, и все, что происходит со мною сейчас, — справедливое воздаяние за мои ошибки, ложь и трусость, ожидаемая божья кара за пренебрежение заветами их.

Подняться с пола удается не сразу, я совершенно обессилена, словно существо, формирующееся внутри, загадочное, пугающее, подобно всему неведомому, уже тянет из меня энергию.

Или действительно тянет?

Не знаю. Я ни в чем уже не уверена, кроме того, что так и должно быть, это мое наказание.