Твоя... Ваша... Навеки

Дворец собрания встречает слепящим сиянием огней, пестрой россыпью масок и тяжелой, удушающей волной чужих запахов. Я давно уже привыкла отсекать, отбрасывать все посторонние запахи, не обращать на них внимание так же, как не замечают этой части мира люди, не суть важно, нахожусь ли я на улице, в магазине или в переполненном бальном зале. Однако сегодня мне кажется, будто запахов этих чересчур много, естественных и искусственных, исходящих от тел, одежды, цветов и блюд, сплетающихся в какую-то дикую, невообразимую какофонию. Она оглушает и отбивает нюх, от нее кружится голова и мне приходится вцепиться в руку Байрона, чтобы не упасть на первых порах, пока не удается принюхаться более-менее, притерпеться. Переступив порог просторного бального зала, Арсенио разительно меняется, он улыбается широкой, отработанной светской улыбкой, кивает знакомым, здоровается и справляется о делах — по меньшей мере треть присутствующих не обманешь маской и причудливым нарядом, кто-то, подобно оборотням, ориентируется по запаху, кто-то по ауре и энергетическим токам, кто-то попросту слишком хорошо знает друг друга. Мы совершаем традиционный променад по залу, отдавая дань уважения, которого никто из нас не испытывает, и следуя правилам, до которых нам нет дела. Мы болтаем о пустяках с людьми и нелюдьми, вымученно, через силу улыбаемся, терпим жадные оценивающие взгляды, игнорируем шепотки, возникающие неизменно, едва мы поворачиваемся спиной к собеседникам, мы снова и снова исполняем заученный, заезженный ритуал обязательной демонстрации себя обществу, обязательного подчеркивания, что вот они мы, опять вместе, не побоявшиеся появиться втроем даже на мероприятии столь высокого уровня, как ежегодный бал-маскарад Верховного собрания. Мы не говорим между собой, но показываем, как мы счастливы, что у нас все замечательно, лучше и быть не может, что мы всем довольны и ничто в целом свете нас не волнует.

Байрон предлагает мне шампанского, но я делаю глоток и возвращаю бокал. Напиток на вкус горький, словно лекарственная настойка, от одного его ощущения на языке к горлу подкатывает тошнота.

— Ты уверена, что все хорошо? — настороженно вопрошает Байрон, бросив обеспокоенный взгляд сначала на меня, затем на Арсенио.

— Да, — я киваю, подозревая, что черный бархат полумаски лишь усиливает нездоровую бледность моего лица, хотя я никогда не страдала той изысканной белизной кожи, что почиталась за достоинство истинной леди.

— Что ж, — в глазах Байрона я вижу сомнение, тревогу. — Уточню время объявления.

— Правильно, — Арсенио забирает у Байрона отвергнутый мною бокал, с подозрением рассматривает содержимое, даже нюхает. — Чем скорее разделаемся с этим, тем лучше. Нет у меня желания торчать тут дольше необходимого.

Байрон растворяется среди окружающих нас людей. Арсенио отпивает немного шампанского, явно пробуя на вкус, хмурится.

— Вроде шампанское как шампанское…

— Должно быть, все из-за духоты.

— Рианн, если тебе плохо, то к голодным вурдалакам публичное объявление, — Арсенио допивает остатки шампанского, касается моего локтя. — Поедем домой.

Не уверена я, что ныне у меня есть дом.

Семья.

Любящие меня и любимые мною.

— Нет. Надо… сегодня, — я ежусь зябко — от холода не внешнего, но внутреннего. — Арсенио, я… я все понимаю и… ты вовсе не обязан…

— Обязан, — Арсенио привлекает меня ближе к себе, понижает голос, и я слышу в нем горечь, недовольство, обиду и раскаяние, столь созвучные моим эмоциям. — Ни я, ни Байрон не предполагали, что… что так может сложиться и потому даже не стали упоминать о подобной вероятности. Не буду скрывать, я зол… был зол… на всех сразу и прежде всего на самого себя… надо было сразу подумать, а не оставлять тебя один на один с этим су…

Байрон возвращается и Арсенио умолкает, проглатывает возможные нелестные эпитеты в адрес Клеона. Волчица вдруг преисполняется надеждой, светлой радостью, она уверена, что все еще можно исправить, что ничего не потеряно и ее мужчины сумеют примириться друг с другом.

Жаль только, что человек похожей уверенности не испытывает. Человек видит, что правда еще не рассказана, мы не подтвердили и не опровергли наши догадки и подозрения, мы трое, как и я с Эваном, намеренно не говорим о том, о чем не хотим говорить, даже не хотим думать, будто пока она не произнесена вслух, всякая правда — лишь иллюзия, не имеющая ничего общего с реальностью.

— Мы можем сделать объявление в течение ближайших двадцати минут, — поясняет Байрон.

— Тогда идем, — кивает Арсенио.

— Подождите, — останавливаю я инкубов. — Прежде надо разыскать Эвана.

— Зачем?

— Он хотел лично засвидетельствовать… мою помолвку.

— Так он здесь? — Арсенио оглядывается так, словно может заметить человека при таком скоплении народа и на другой стороне зала.

— Да.

— Сумеешь его найти? — уточняет Байрон.

Сумею.

Отчего нет? Брата я разыщу в любой толпе.