– Значит, садись в самолет, в машину, в поезд – куда надо – и чтобы к вечеру был. Всё, нам сегодня договор с тобой подписывать. Тебя утвердили.
– Как могли утвердить без моего согласия?
– А ты говорящий! – усмехнулась редактор. – А ведь про тебя все говорят, что нет. Ладно, сорри, всё, Степ, ты согласен, ни один дурак не откажется от таких денег. Я тебе не имею права озвучивать, но я бы за такие деньги до Кремля ползла бы голой по асфальту.
– А где вы живете? – спросил Степа.
– Что? – не поняла редактор.
– Откуда надо ползти?
– Из Бирюлёва, Степ! Это в переносном смысле, не надо всё так буквально понимать. Ой, артисты… Зачем вам мозги?
– Я не буду играть это, – сказал Степа, слушая себя как будто со стороны.
– Что? Не понимаю, что говоришь.
– Я не буду играть эту роль.
– Ты не услышал, что ли, сколько заплатят? Ты за смену будешь получать столько, сколько у меня зарплата за год. Ты понял меня?
– Понял. За это можно проползти голой по асфальту от Кремля до Бирюлёва.
Редактор стала смеяться.
– Слушай, ты классный. Какое у тебя смешное «з-с»!.. Это же будет просто прикол! Супер, супер!
– Я не буду сниматься, – повторил Степа.
– Ерунды не говори!
– Это муть. Я не буду играть в таком фильме.
– Ты дебил, Степа? Все говорят, что ты самый красивый дебил из всех дебилов нашей страны. А у нас страна дебилов, поэтому конкурентов у тебя много. Но физиономии такой больше ни у кого нет, поэтому тебе предлагают за нее деньги. За такие деньги маму родную можно продать, а он, видишь ли, ломается!..
Степа выключил телефон. Наверно, он поступил правильно. Невозможно так жить. Сниматься в фильмах-однодневках, жить этой мутной славой, бояться ее потерять, ждать очередного приглашения… Что ему предлагают играть? Они на самом деле думают, что ему всё равно и за деньги он будет играть любое? Но ведь так многие поступают…
– Что? – Катя взглянула на него.
– Отказался сниматься в фильме, – ответил Степа. – За большие деньги.
– Молодец! – засмеялась Катя. – А почему?
Степа пожал плечами.
– Муть, бред. И роль уродская. Зачем?
– Не нравится роль?
– Не нравится. Но не только в этом дело. – Степа взглянул на Катю. Сможет ли он найти правильные слова, чтобы объяснить ей? Вот и ассистент сейчас сказала, что он самый красивый дебил в стране. – У меня, правда, заработка никакого нет. Но это ничего не меняет.
Катя с интересом и симпатией смотрела на Степу.
– Какой ты… интересный… Слушай… У меня есть две хорошие идеи, два проекта… Без денег пока, к сожалению… Но я как раз хотела найти себе помощников, товарищей, не знаю. Мы с подругой всё это придумывали, но она очень некстати вышла замуж, и муж не хочет, чтобы она таким занималась, подруга порыпалась и сдалась, семья важнее. И я теперь делаю всё сама, а это нереально. Меня ни на что не хватает. Ну и вообще – один человек такое не можешь вытянуть.
– А что надо делать? Что ты сама делаешь?
– Я учусь на историческом в магистратуре, раньше думала – пойду в аспирантуру, но вряд ли. Поняла, что хочу громко говорить, а не диссертацию писать.
– Громко говорить? – не понял Степа.
– Высказываться, – засмеявшись, пояснила Катя. – Мы с подругой написали сценарий, собирались ездить по стране, снимать погибающие, пустеющие города, поселки, мы успели съездить в три города, но это только начало, для фильма это ничто. Я – ведущая, сама хожу по всем развалинам, подруга меня снимала. А мне не нравится мое лицо.
– Почему? – изумился Степа. – Хорошее лицо.
– Правда? – засмеялась Катя. – Ладно. Но я хочу, чтобы было другое лицо. Или еще одно. Я думала о пожилом человеке, из другой эпохи, но это было бы очень грустно. А мне хочется, чтобы мы говорили о плохом, но искали выход, чтобы было позитивно. Сейчас покажу тебе кусочек того, что мы сняли… – Катя стала искать в телефоне видео, но подняла голову, потому что у сцены раздался какой-то шум. – Подожди… Что там такое? Пойдем-ка! Там, кажется, кто-то собирается скинуть маму со сцены. А охранники, как обычно, на перекуре…
На сцене разгоралась ссора. Полный молодой человек в мятом светло-голубом пиджаке, ярком клетчатом шарфе, накинутом поверх пиджака, надвигался на Елизавету с микрофоном, скандируя без остановки: «До-лой! До-лой! До-лой!» Второй мужчина, тоже очень молодой, стройный, высокий, с другой стороны сцены, как будто не обращая внимание на то, что происходит, пытался громко говорить, обращаясь к жителям:
– Пока вы сами не поймете, что так жить нельзя, что наш город вымирает, что всё, что делается – это напоказ, а на самом деле молодые люди уезжают в Москву, растворяются там, ничего не находя, просто существуя, ничего не производя, учась несуществующим профессиям, работая никем, перепродавая китайские товары, теряя себя…