Твоя звезда

Степа растерялся. Это самый сложный вопрос, который можно было ему задать. Если человек учился четыре года, получил диплом, вроде бы начал работать, сниматься, встретил девушку, купил квартиру, а потом всё вдруг у него в жизни затормозило, забуксовало и полетело, в конце концов, в тартарары – всё быстрее и быстрее, одно за другим, неостановимо, и не осталось ничего, и всё надо начинать с начала – вообще всё… Как он может сказать, что он думает делать? Начинать жизнь с начала.

– Степа будет лицом моего проекта – документального фильма, – сказала Катя. – Люди ему поверят. Мне тоже верят, конечно, но у Степы такой вид…

Женщины стали смеяться, и это было совершенно необидно, Степа тоже засмеялся. А что тут плохого, если ему люди верят? Он это и так знает. Он и не пытается никогда никого обманывать – у него не получится, даже если он и захочет.

– О чем твой фильм, Катюша? – поинтересовалась Елизавета, отсмеявшись. – Расскажи, а то как-то, знаешь, странно – я знаю о тебе меньше, чем незнакомые люди.

– Про умирающие города, мам.

– Катюша, ты уверена, что людям нужна такая правда? – вздохнула Елизавета.

– Мам, ну нельзя же спрятаться и ждать, пока мы все умрем!

– А мы и не умрем, Катюша. Просто ты предлагаешь с утра до вечера говорить о том, как все плохо. В любые времена можно говорить о том, что все плохо.

– Я считаю, что в жизни много несправедливого, мам, и пытаюсь это исправить. Социальное неравенство…

– Несправедливость и неравенство, – мягко остановила ее Елизавета, – главный закон жизни вообще, Катюша. Равенства нет в природе, равенства нет среди животных, равенства нет среди людей. Вот Степа красивый и добрый. А Вадик – мордастый и злой. А учились в одном классе. И судьбы у них разные. Степа – киноартист, сидит без денег на переднем сиденье автомобиля губернаторши… Сидит Степа и не знает, куда ему ехать. Куда везут, туда и едет. А Вадик всё знает, хотя мозгов у него мало, а совести нет совсем. Вот какая сложная задача со многими неизвестными и переменными. А ты говоришь – равенство.

– Мам, ты упрощаешь.

– Я к шутке свожу, Катюша, иначе можно завыть от тоски и выть до того, как смерть придет.

– Тебе-то что выть, мам, ты губернатор… – сдержанно ответила Катя.

Елизавета хмыкнула:

– Не оставляешь за мной права думать о том, как плохо живут люди?

Катя пожала плечами:

– Я тебе, мам, как человеку верю. А как губернатору – нет. Не обижайся.

– А ты, Степа? – улыбнулась Елизавета и тронула Степу за плечо, хоть он и так смотрел на них вполоборота. – Ты мне веришь?

Степа кивнул, потом подумал и сказал:

– Я не знаю. Если задуматься – не знаю. А так – верю.

– Прекрасный ответ! – засмеялась губернаторша. – Так и надо. Люди идут за тем, кому верят, не думая. И в любви, и в политике.

– Мам… как ты всё умеешь перевернуть… – Катя покачала головой, еще отодвинувшись от нее. – Я теперь понимаю, почему тебя на это место поставили. Кроме всего прочего.

Машина тем временем заехала во двор губернаторского дома.

– Я всё жду, – продолжала Катя, – что кто-то из моих однокурсников выложит в Сеть то, как на самом деле живет моя мать.

– Ты по-прежнему никому не говоришь, что я губернатор? – хмыкнула Елизавета и подмигнула Степе. – Видишь, как у нас всё непросто…

– Хорошо, мама, – серьезно ответила ей Катя, – что фамилия у нас такая обычная, к счастью, Стрельцовых – полная страна. Не бежать же мне было, не рассказывать в учебной части и вообще всем – смотрите, вот моя мама…

– А что ты пишешь в личном деле, кстати? – спросила Елизавета, смеясь.

– Мама – музработник в садике. Кто это будет проверять?

– Видишь, Степа, как это плохо, когда дети стесняются своих родителей, – улыбнулась Елизавета, вылезая из машины.

Охранник открыл ей дверь и протянул руку, она шутливо хлопнула того по руке. – Сама прекрасно выйду, спасибо! Рано еще меня из машины вытаскивать, боков таких не наела. Молодая и легкая, да, Степ? – Она опять подмигнула Степе.

Степа кивнул. Крайняя неловкость, которую он почувствовал некоторое время назад, поняв, что ему очень сильно нравится Катя, не покидала его. Степа никогда не был влюбчивым, скорее, наоборот. Все девушки, которые ему нравились, появлялись в его жизни постепенно и оставались там надолго. И было-то их – всего ничего. Вот как Вера, которая снова звонит… Степа достал телефон и отошел подальше в сторону.

– Степик, что такое? – Вера говорила с ним так, как будто они никогда не расставались и она оставалась ему самым близким человеком на земле – ведь именно так он думал, когда жил только Верой, забывал звонить родителям, не приезжал к ним больше года. – Мне сейчас сказал Армен, что ты отказался сниматься. Ты, Степик, – четко произнесла Вера каждое слово, – отказался сниматься? У Армена? Ты с ума сошел? Там такие деньги, что мы с тобой можем поехать на Бали, на Мадагаскар – куда угодно. Я уже всё придумала, как это сделать. Возьмем двух моих подружек, он отпустит нас на недельку, и мы с тобой…

– Зачем? – спросил Степа, сам удивляясь тому, что он говорит.

– Что «зачем»? – не поняла Вера.

– Зачем нам ехать на Бали?