Твоими глазами

— Я всегда что-то искал, — сказал я, — я искал настоящие встречи. Между людьми. Они случаются очень редко. И длятся совсем недолго, иногда мы даже не успеваем их заметить. Мы не знаем, что нужно сделать, чтобы они повторились снова. Впервые я столкнулся с этим в детстве. Сначала я встретил Симона, моего названого брата. А потом была другая встреча, с девочкой в детском саду.

Она медленно поднялась на ноги.

— Я работала со многими специалистами, — сказала она. — Пока училась. Психиатрами и терапевтами. И в Дании, и за границей. С людьми, у которых в терапии побывало в общей сложности до пятидесяти тысяч пациентов. Я задавала им один и тот же вопрос. Почему к вам приходят люди? В чём причина страданий людей? Они говорили, что пациенты повторяют одно и то же. Они не чувствуют настоящего контакта. Я создала эту клинику, чтобы понять, что стоит между людьми. Что препятствует встрече. Что нужно сделать, чтобы люди увидели друг друга.

Она отперла дверь.

— У нас сеанс терапии через неделю. Сможете приехать?

Вопрос прозвучал как бы между прочим. Ещё одна проверка. Если я ошибусь, я её больше никогда не увижу.

Я кивнул.

Когда я выезжал с парковки, то снова увидел полицейских.

* * *

Я живу поблизости от матери моих детей.

В тот вечер, когда я постучал к ней в дверь, уже смеркалось.

Она взглянула на меня и отступила в сторону, пропуская в прихожую. На моём лице она прочитала невысказанный вопрос, нельзя ли на минутку увидеть девочек.

— Они уже спят, — сказала она.

Я зашёл в спальню и опустился на стул возле кровати. Прислушался к их дыханию.

Мы кричим и вдыхаем воздух, когда рождаемся, и умираем на выдохе. Дыхание — это тонкая ниточка, которая связывает все события жизни.

Младшая, появившись на свет, не кричала, роды прошли так тихо, так спокойно, она как будто выскользнула наружу, акушерка уложила её на тёплое полотенце, и она заснула. И никакого положенного при этом крика.

Мать девочек села рядом со мной. Так мы и сидели, в полном молчании.

Младшая засмеялась во сне. Лёгким, серебристым смехом. Словно пузырьки в шипучем вине дружно поднялись на поверхность.

Такое бывает с ней часто, наверное каждую неделю.

Ей пять лет, она смеялась во сне всю свою жизнь.

За исключением того времени, когда мы разводились. Целый год мы не слышали её ночного смеха.

А потом она снова стала смеяться по ночам.

Я всегда считал, что в глубине её души живёт радость. Внутри неё, несмотря на все переживания, таится искренняя радость — раз она так регулярно прорывается наружу во сне.

Мы поднялись и перешли в гостиную. Мама девочек — юрист, она работает в полиции, где занимается военными преступлениями. У неё строжайшая подписка о неразглашении, и я очень редко спрашиваю её о чём-то, имеющем отношение к её работе.

— Я пытаюсь устроить Симона на лечение, это что-то вроде психотерапии, — сказал я. — В клинику, которая как-то связана с университетом. Она находится к северу от Моэсгора, у самого залива. Её охраняет полиция. Это что, обычная практика для университетских клиник?

Она протянула мне блокнот и карандаш. Я написал на листке адрес.

В прихожей мы на минуту остановились.

— Если бы мы с тобой были знакомы в детстве, — спросил я, — а потом не виделись бы лет тридцать, ты бы узнала меня?

Она кивнула, не задумавшись ни на секунду.

* * *

В следующую среду я приехал за четверть часа до назначенного Лизой времени.

Кроме неё, в зале было трое ассистентов: молодой человек и две девушки. Они помогли мне облачиться в зелёный халат — он был похож на операционный, но показался каким-то тяжёлым. На голову мне надели шапочку из того же, что и халат, материала.

— У нас такие же халаты, что и у пациента, — объяснила она. — Электроника очень чувствительная. Халаты стерилизованы, в них вшиты датчики, чтобы мы могли корректировать построенные изображения и устранять помехи, которые могут исходить от наших тел.

В комнату вошёл пожилой человек. Лиза представила нас друг другу, он сказал, что его зовут Вильям. У него было такое же поджарое, крепкое тело, что и у световой фигуры, которую я видел в прошлый раз.

Я понял, что она предупредила его и что он согласился на моё участие.

Его тоже облачили в халат, прикрепили к руке датчик тонометра, натянули перчатку, в которой, скорее всего, был анализатор влажности. Он устроился в кресле, Лиза села напротив него, мы с ассистентами разместились у стены. Ставни, шторы и звукоизолирующие перегородки закрылись.

Все надели очки. Они казались почти невесомыми.

Лиза сидела перед клавиатурой, лежащей рядом на столике. В какой-то момент она включила проектор: на третьем стуле, рядом с Вильямом, проступило изображение, не имеющее к нам никакого отношения. Сначала чистое, голубое, потом к голубому добавились другие оттенки — окрашенное всеми цветами радуги отображение церебральных волн и зыбкие электромагнитные поля.

Она спросила его, как он себя чувствует. Попросила глубоко вдохнуть, казалось, что оба они ведут какой-то внутренний диалог с третьим человеком, сотканным из света.

— Вы не могли бы рассказать о втором несчастном случае? — попросила она.