Твоими глазами

Слова были сказаны одновременно мягко и настойчиво. Светящаяся фигура ещё больше посерела, её левая часть сжалась.

— Думаю о своих людях. О том, что сейчас они погибнут. Потому что я не смог уберечь их.

— О чём ещё? — настаивала она.

Она загоняла его в угол. Заставляя добраться до самого себя.

Его лицо искривилось.

— О моих малышах. Я представляю их себе. Детей. Думаю, что вот сейчас пойду на дно и предам их.

Перед моими глазами промелькнули картины столкновения, как будто бы я сам был с ним в море. Как будто я присутствовал при этом, как будто всё происходит сейчас наяву.

Лиза протянула руку. Сначала мне показалось, что она хочет ухватиться за голограмму. Но она хотела что-то показать.

— Рисунок. С левой стороны сердца. С ним связано всё тело. Тот же рисунок, что и когда вас лягнула лошадь.

Глаза его заблестели — возможно, от волнения, возможно, от неожиданного понимания.

— Прямо перед тем, как она меня ударила. В ту секунду я увидел, как напряглись мышцы у неё на спине. И я понял, что сейчас она меня лягнёт. Я увидел семью. Детей. И подумал, что вот, всё повторяется, я снова предаю их. И на этот раз не будет никакого спасения.

Он прижал ладонь к сердцу. Голограмма стала полностью серой и сжалась.

— Вы совершили какую-то ошибку, как моряк, когда вышли в море в тумане и оказались в этом месте в это время?

Он покачал головой.

— Мы профессионалы в своём деле. А каботажное судно было недостаточно оборудовано.

— Вы совершили какую-нибудь ошибку в конюшне?

Он покачал головой.

— И тем не менее вы чувствуете вину за случившееся?

Они посмотрели друг другу в глаза.

— Вы выполняли свою работу, вы брали на себя ответственность за семью. То, что произошло с вами, — вне вашего контроля. И тем не менее вы чувствуете свою вину. Вы говорите себе, что должны были что-то предпринять, чтобы не допустить этого. Получается, вы хотите управлять событиями, как будто вы решаете судьбы всего мира.

Голограмма начала меняться. Серые оттенки померкли. Левая сторона начала расти.

— Как будто вы — Господь Бог.

— Я не мог ничего изменить. Тем не менее… Мне стыдно.

— Все мы склонны цепляться за чувство вины. Мы снова и снова пересказываем одну и ту же историю.

Наступила тишина. Оба они смотрели на светящуюся фигуру. Радужное изображение того, что Лиза описывала как электромагнитное поле тела, изменилось.

Казалось, мы стали свидетелями безмолвного диалога, который вели сознания трёх находящихся в центре зала фигур. Её, его и голографического света.

Она выключила проектор. Несколько минут мы сидели в темноте. Потом перегородки и шторы открылись.

Вильям встал. Протянул нам руку на прощание. Одна из ассистенток проводила его к выходу.

*

Никто не двигался с места, — ни Лиза, ни двое оставшихся ассистентов.

— Что это было, — спросил я, — под конец, когда стало тихо?

— Он работает со своей внутренней картой. Обнаруживает, где и каким образом он создал и закрепил в сознании представление о вине. Как тело рассказывало его. На протяжении тридцати лет. В этой тишине он начинает постепенно снимать с себя вину. Заканчивать одну из основополагающих историй своей жизни.

— И он освободится от неё? — спросил я.

— Нет.

Я не понял её.

— Мы лишь помогаем ему заменить одну историю другой.

Она прикоснулась к клавиатуре, в кресле появилась светящаяся фигура. Блёклая из-за дневного света, но вполне различимая.

— Это видеозапись. С того момента, когда он начинает рассказывать о столкновении. Посмотри на этот рисунок.

Она нажала на несколько клавиш. Появился какой-то конгломерат чёрного, жёлтого и красного.

Она снова коснулась клавиш, чутко, как пианистка. Скопление цветов замерло, перестало вибрировать. Остальная часть фигуры исчезла. В воздухе повис только цветной узор. Словно световой гистологический анализ.

Она сдвинула сохранённый рисунок вправо.

Светящаяся фигура снова появилась.

— Это видео вчерашнего дня. Где он рассказывает о том, как его лягнула лошадь. Та же самая структура.

Появилось то же изображение. Она отделила его от фигуры. Голубое световое тело исчезло. Остались только два изображения, повисшие в воздухе рядом.

— Лежащая в основе всего структура — глубоко в его теле и в сознании, в личности. Она практически не меняется, когда он говорит о происшедшем. Не меняется, когда мы углубляемся во всё, что случилось. Когда он вступает в контакт с вытесненными воспоминаниями. С чувством вины. Так что причина ещё глубже. Что это? Какая-то более значимая история?

Она посмотрела на нас.

— У нас в клинике был один пациент, альпинист. Он обратился к нам после того, как второй раз едва не разбился, сорвавшись со скалы. Оба раза это были одиночные восхождения. Так же, как и с Вильямом, мы с ним анализировали воспоминания. Рассказы о его жизни. Пока не появился рисунок, который не менялся. Я предупредила его, что не надо снова идти в горы, пока этот рисунок не станет понятным. Неделю спустя он погиб на Пиц-Бернине. У него остались жена и маленький ребёнок. Как назвать этот рисунок? Который лежит глубже, чем личная история человека? Который, по всей видимости, определяет, погибнет человек или останется жив?