Твоё слово

— Всю информацию я вам дам, когда вы будете готовы подписать чистосердечное признание — чтобы вы ничего не перепутали, — интересно, свидетелей по моему делу они таким же образом искали? — поверьте, сотрудничество со следствием вам и правда зачтется.

— Тогда… тогда я готова, — я опустила голову, шмыгнула носом и протянула руку, в которую тут же вложили папку с информацией на врагов государства, которым мне полагалось помочь устроить свидание со службой безопасности государства. Открыла папочку и постаралась опустить голову еще ниже, чтобы скрыть под волосами алчный блеск своих глаз, дорвавшихся до информации, которую мне, может, и не дано будет использовать, но любопытство это не сильно притупляло.

О-ля-ля, сколько всего интересного! А вот этого персонажа я помню по рассказам Лии! Конечно, это был всего лишь повод не думать о ситуации, в которую я попала, но даже так, информация лишней не бывает. Я так зачиталась, что перестала следить не только за временем, но и за окружением. Поэтому аж подпрыгнула, когда у меня из-под носа выдернули папочку с информацией и сунули чистые листы и заправленное чернилами зачарованное перо.

— По-моему, вы уже достаточно освежили память и можете начинать сотрудничество со следствием, — мужчина стоял за моей спиной и словами не передать, как это напрягало. Я не стала оборачиваться.

— Я… я еще должна подумать, понимаете? Я очень растеряна и не хотела бы спешить… — мне на плечо легла рука и я вздрогнула всем телом; ухо обжег чужой шепот.

— Госпожа Солнцева, портить мне настроение дурацкими играми — не самый мудрый ваш шаг, — по шее пошли мурашки.

— К-конечно, я понимаю…

— Хотя вам, конечно, спешить уже некуда, — он обошел стол и снова сел на свое место, — поэтому, если вам так будет угодно, можете подумать, — очень мне не понравилось, как это прозвучало, но, полагаю, но то и был расчет, — какую камеру вы бы предпочли?

— А м-можно меня к проституткам? — попросила я. И тут следователь впервые изменил своему коронному выражению абсолютного равнодушия и улыбнулся. В горле резко пересохло, сердце зашлось в неровном ритме, а руки задрожали уже вполне натурально. И вовсе не от того, что улыбался мужчина красиво, хотя, надо признать, не без этого. Просто мне кажется, именно с такой радостной улыбкой всякие психопаты топят в детстве котят. Руки похолодели, а подмышки взмокли.

— Думаю, вам подойдет камера одиночного заключения номер девять, вы же жили в доме номер девять? Думаю, это маленькое сходство вас порадует, — ласково объявил сатрап.

— Одиночную?.. — я уже ее ненавижу.

— Джим, отведите даму в одиночную камеру номер девять и предупредите всех, что разговаривать с ней нельзя. Сначала пусть покается в своих грехах, а потом болтает, сколько влезет.

— Покаяться в грехах?! — вдруг разозлилась я, — а вы кто, служитель божий, чтобы вам каяться?! И кому вы служите? Мать-Земле, верно?

— Вы не облегчаете свой приговор, милая, — покачал головой мужчина, — мне записать вам в дело еще и обвинение в ереси?

Меня тащили по коридором, а я активно брыкалась и кусалась. Молча, но упорно.

А почему молча?

— Сатрапы! Тюремщики! Деспоты! — орала я, не жалея глотку, в надежде прогнать хоть часть той паники, которая вдруг на меня напала.

У меня всегда так. Когда происходит что-то плохое, первое время я вообще не реагирую, потому что страх доходит до меня, как до жирафа отрыжка. Но уж потом ударяюсь в панику основательно. Когда за мной захлопнулась железная дверь, я, даже не осмотревшись, потому что все равно ничего не видела, начала бесполезно метаться по камере. Меня била крупная дрожь и конечности были ледяные, а голова наоборот — горячая. Я пнула дверь со всей силы и взвыла. Минуты полторы прыгала на одной ноге, баюкая пострадавшую конечность. И наконец, слегка успокоилась.

Камера номер девять была совсем маленькая — два на два метра, без окон. Стены были каменные, пол тоже, из мебели — издевательски шикарный, но абсолютно бесполезный стул. У одной из стен в человеческий рост выложена солома, от которой пахло, как от нужника, хотя судя по виду — это мое спальное место. Видимо, каждый заключенный сам решает, что он на этой соломе — спит или ссыт, потому что никакого даже ведерка в моей новой обители не было. Я села на стул, откинувшись на спинку и закинув ногу на ногу. Аскетичненько. В этом месте мне не оставалось ничего другого, кроме того, чем я заниматься однозначно сейчас не хотела — думать. Ну или каяться в грехах!