Я уселась на предложенную табуретку в теплом кругу придурков, в который отлично вписывалась. В общем-то, все шло замечательно. Я вернулась в издательство, у меня появились новые профессиональные вершины, которые я собиралась покорить, в отношениях с ребятами все более-менее понятно — выработана новая стратегия, и в ближайшее время я готова начать ее осуществлять. Хотя теперь я думаю, стоит ли называть их ребятами? Может быть, правильнее — дом престарелых? Клуб анонимных старичков? Сообщество людей глубоко за сто? «В четыреста жизнь только начинается!»
Тем не менее, весь день я была слегка раздраженной, хоть этого и не показывала. Какой-нибудь жутко оригинальный юморист из моего мира мог бы пошутить на тему пмс, но у меня пмс не было. Я вообще не верила в существование пмс и считала это выдумкой, призванной закрепить гендерное неравенство! Однажды я сказала об этом Олеже, на что он на удивление робко заметил, что как-то на отказ срочно сбегать в аптеку за обезболивающем и прокладками, потому что у меня неожиданно начались месячные, я устроила ему скандал с битьем посуды, а потом ревела в подушку весь вечер. Вот интересно, Олеже приходила в голову мысль, что дело не в скачущих гормонах, а в том, что когда тебе больно и кровь течет, ты не слишком расположен к окружающим?
Сейчас больно мне не было! Но к окружающим я была слегка не расположена.
Рассвет я сегодня встречала одна.
Я проснулась, как и всегда, прямо перед рассветом. Выслушала утренний возмущенный монолог чайника, залила приготовленный Евой заварник и отправилась на крылечко. Я открыла дверь, и, не глядя, даже поздоровалась в пустоту. Мой голос в предрассветной тишине разошелся, как круги на воде. А его не было.
Я даже не сразу поняла, как это так. Как его может не быть здесь? Он всегда здесь, сидит сиротливо на ступенечке, облокотившись на железные перила, когда я выхожу с утра. Он всегда здесь. Я с круглыми от шока глазами обошла крыльцо. Постояла.
— Раш, — позвала его, как будто то, что он мог куда-то спрятаться и сейчас выпрыгнет и закричит: «Не ждала уже, а вот он я!», было логичнее, чем то, что он просто не пришел.
Я еще постояла, обиженно глядя на его обычное место. То, что на второй ступеньке с правого краю никто не сидит казалось какой-то ужасающей своей неправильностью дикостью. Я обошла дом, упорно не веря, что он мог не прийти. Как это он мог не прийти ко мне? Мы же уже со всем разобрались! Он пришел за мной даже в Башню Порядка после ссоры, а сейчас, когда все хорошо, просто взял и не пришел?!
Наверное, он просто опаздывает. Эта мысль немного успокоила и я села на вторую ступеньку, чуть левее, не занимая его места. И стала ждать.
Шли минуты. Солнце показалось из-за горизонта, начиная неторопливо оглядывать и оглаживать лучами свои владения, а он все не приходил. Я прислушивалась к каждому шороху, пытаясь расслышать его обычный возмутительно громкий стук каблуков, но он не все не приходил. Мой нетронутый чай остыл и покрылся неприятной пленочкой, которая оставляла темные кольца на белой кружке, а его все не было. Я сидела в каком-то отупении, не понимая, что не так с этим миром, ведь он всегда приходил, а сейчас солнце уже встало, соседи проснулись — а его нет.
Он же не может совсем не прийти? Конечно, нет! Ведь…
А, собственно, что «ведь»?
— Раш?.. — позвала я еще раз, надеясь, что он все-таки придет и разрушит своим присутствием зарождающийся вопрос. Голос был каким-то дрожаще-высоким, будто испуганным, и я прочистила горло, чуть разозлившись на себя саму.
Раш не пришел, и вопрос начал все-таки противно формулироваться в голове, которая зачем-то отказывалась не думать.
А с чего бы ему приходить, в общем-то? Я ему кто? Его сокровище? Может у него по всей столице таких девочек-бриллиантиков на каждом углу понатыкано, и вот сегодня он встречает рассвет с какой-нибудь другой, а не со мной. Эта мысль взбурлила во мне бурю негодования. Кажется, я затарахтела не менее возмущенно, чем чайник с вскипевшей водой. Проходящий мимо мужик ойкнул, осенил себя каким-то знаком и, подозрительно на меня оглядываясь, поспешил прочь.
Туда тебе и дорога. Не надо на меня пялиться, когда я раздражена.
В любом случае, с чего я взяла, что я для него какая-то жуть какая особенная? Потому что он уделял мне много времени, вытаскивал из неприятностей и волновался обо мне? Но, если подумать, это просто в его характере. Он знает обо всем, что происходит в жизни Дорика с Бориком или Евы, он говорит о моем главреде так, будто тот ему сын родной, и здоровье его печени — дело первостепенной важности. Насколько я для него важна? И почему, черт возьми, это вообще меня волнует? Почему-то от мысли, что я для него важна настолько же, насколько все остальные или даже меньше, стало обидно. Я эгоистично хотела, чтобы самой важной была я.