Творческая эволюция

Но жизнь несла в себе истинные и глубокие причины разделения. Ибо жизнь это тенденция, сущность же тенденции есть развитие в форме пучка: одним фактом своего роста она создает расходящиеся линии, между которыми разделяется жизненный порыв. Это мы можем заметить и на самих себе, наблюдая развитие той особой тенденции, которую мы называем своим характером. Каждый из нас, бросая ретроспективный взгляд на свою историю, увидит, что в детстве его индивидуальность, будучи неделимой, соединяла в себе разные личности, которые могли оставаться нераздельными, ибо они только еще зарождались: эта неопределенность, полная возможностей, и составляет одно из главных очарований детства. Но эти взаимопроникающие личности, вырастая, становятся несовместимыми, и так как каждый из нас проживает лишь одну жизнь, то он вынужден делать выбор. В действительности мы выбираем беспрестанно; беспрестанно же мы и отказываемся от многого. Путь, проходимый нами во времени, усеян обломками всего, чем мы начинали быть, чем мы могли бы стать. Но у природы, располагающей неисчислимым количеством жизней, нет нужды в подобных жертвах. Она сохраняет различные тенденции, раздвоившиеся в процессе роста. Из них она создает расходящиеся ряды видов, эволюционирующие отдельно друг от друга.

Эти ряды могут иметь неодинаковое значение. Автор, начинающий писать роман, вкладывает в своего героя массу вещей, от которых вынужден отказываться по мере продвижения вперед. Быть может, он вернется к ним позже, в других книгах, чтобы создать из них новые действующие лица, которые будут извлечениями из первого, или, скорее, его дополнениями; но почти всегда они будут сужены по сравнению с исходной личностью. Так происходит и В эволюции жизни. Многочисленны были раздвоения на пути следования, но рядом с двумя или тремя главными путями образовалось много тупиков, да и из самих этих главных путей лишь один, тот, что ведет вдоль позвоночных к человеку, оказался достаточно широким, чтобы дать свободу великому дыханию жизни. Такое впечатление возникает при сравнении, например, сообществ пчел и муравьев с человеческими обществами. Первые — застывшие, хотя в них царят удивительная дисциплина и внутреннее согласие, вторые открыты всякому прогрессу, но в них господствуют разделение и беспрестанная борьба. Идеалом могло быть общество, которое всегда двигалось бы вперед, сохраняя внутреннее равновесие, но этот идеал, быть может, неосуществим: два признака, стремящиеся дополнить и даже дополнявшие друг друга в зачаточном состоянии, становятся несовместимыми при дальнейшем развитии. Если бы об импульсе к общественной жизни можно было говорить иначе, чем метафорически, то мы сказали бы, что основная часть этого импульса пошла по эволюционной линии, приведшей к человеку, а остальное пришлось на путь, ведущий к перепончатокрылым: сообщества муравьев и пчел представили бы, таким образом, сторону, дополнительную по отношению к нашим обществам. Но это не более чем способ выражения. Не было

особого импульса к социальной жизни. Существует просто общее движение жизни, которое постоянно творит на расходящихся линиях новые формы. Если на двух из этих линий должны появиться общества, то на них отразятся одновременно и расхождения путей, и общность порыва. Они разовьют, таким образом, два ряда признаков, которые мы сочтем взаимодополняющими.

Исследование эволюционного движения будет поэтому состоять в том, чтобы различить известное число расходящихся направлений, оценить значение того, что совершалось на каждом из них, — одним словом, определить природу разъединенных тенденций и их «дозировку». Комбинируя затем друг с другом эти тенденции, можно добиться приближения к неделимому движущему началу, давшему импульс этим тенденциям, или, скорее, достичь его имитации. Другими словами, в эволюции нужно видеть нечто совершенно иное, чем серия приспособлений к обстоятельствам, как утверждает механицизм, а также нечто иное, чем реализация общего плана, как того желала бы телеология.