Творческие работники

– Ой, Иван Александрович, пустите, что вы делаете? Вдруг кто зайдет, – горячо зашептала она и тут же на глазах стала таять, прижимаясь к его руке.

Зазвонил телефон.

Блондинка, как толстая рыжая кошка, фыркнув, отскочила и, крутнув хвостом, сгинула…

«Ну вот, сколько ни сдерживался, а все равно начал свою секретаршу обнимать. Почему у нее нет мужа?» – подумал он и снял трубку. Ох, как стукнуло сердце.

– Алло, дядя Ваня, это я. Вы заняты, наверно…

Аннушка. Вот отчего так сладко ныла спина. Образ рыжей яркой блондинки тут же потускнел, увял, и превратилась она в обыкновенную толстую дамочку сомнительной репутации…

– Аннушка, – так звучит грудной, ласковый рык влюбленного тигра, – Аннушка…

А она щебетала, и нежный ласковый голосок, казалось, саму мертвую пластмассу и сталь живил и делал теплее…

– …Ну пока. Не буду мешать вам. Не задерживайтесь…

Он медленно опустил трубку. И почувствовал на этот раз сладкую дрожь, даже боль в сердце. «Господи, старый идиот, неужели ты влюбился?!»

Рывком вскочил Иван Александрович с кресла и, подбежав к окну, рванул шторы.

Но, как об этом написал бы романист, «ликующий солнечный день не ворвался в кабинет». Непонятно и скоро погода переменилась. Быстро разбухая, раздирая в клочья края, неслись тучи. День стал серым и неуютным. И рядом с радостью и болью опять возникла тревога в душе у Ивана Александровича.

А в самом деле, куда же пропал его помощник?

* * *

Эта же мысль почему-то хватала за душу и Василия Петровича. И он ощущал сильную тревогу. «Неспроста, неспроста сгинул Андрей», – шептал голос внутри. По совести говоря, сам Василий Петрович не очень огорчался. В сущности, жизнь полна превратностей и перемен. А для него это исчезновение было бы переменой к лучшему.

Он гнал, конечно, эту мысль, как человек порядочный, который на костях коллеги себе карьеру не делает. Но… что греха таить, мысль была справедливая: лучше будет для него, если не найдут Андрея. Именно поэтому еще так тревожно было у него на сердце, и так яростно он делал все, чтобы найти Андрея Петровича. Чиста должна быть совесть, когда чужое несчастье в руку…

Вот место, где они расстались вчера. Рядом с Василием Петровичем гибко крутилась длинномордая, огромная ищейка с волчьим взглядом. Невысокого роста и непримечательной наружности человек держал ее на поводке и спокойно ждал приказаний.

– Здесь мы расстались, – сказал Василий Петрович. «Возьмет или не возьмет след?»

Человек сунул собаку носом в захваченные вещи Андрея Петровича. Шумно вдохнув его запах, собака закрутилась упруго и… взяла, повизгивая, потянула вперед, тычась носом в асфальт. «Хорошая собака», – почему-то с тоской и смутной злостью подумал Василий Петрович. Он недолюбливал ищеек вообще, а эту как-то сразу невзлюбил.

Они прошли метров сто, повернули круто направо, и тут еще шагов через пятьдесят собака остановилась и стала крутиться на одном месте повизгивая…

– Не идет дальше, – сказал человек, – либо след тут обрывается, либо затерт…

Ищейка гибко металась.

«Дальше через квартал снова поворот, а там метро. Там некуда исчезать», – так думал Василий Петрович, теперь уже просто с ненавистью глядя на елозившую псину.

– Спасибо, – сказал он вслух.

Человек пожал плечами.

– Наверно, в машину сел, – сказал он и, слегка потянув поводок, негромко скомандовал: – Пошли, Стикс.

И они двинулись назад к автомобилю.

Василий Петрович оглядывал дома вокруг. В ближайшем окне мелькнуло и пропало чье-то лицо. А через минуту на улицу выползла старуха и, опасливо косясь на него, остановилась поодаль.

– Что, бабушка, интересно? – задушевно спросил Василий Петрович.

– Да, гляжу с собакой, украли чего или так? – охотно отозвалась старуха и, не в силах сдержать горевшее в ней пламя любопытства, подошла.

Ее глаза лихорадочно косили сразу во все стороны, и всем своим существом она жила в этот момент, потому что чувствовала какую-то жуткую тайну, вот здесь, прямо перед ее окном.

– Ты, бабушка, вчера вечером дома была? – снова ласково спросил Василий Петрович.

– Была, была, – закивала та, а глаза так и горели, дух захватывало.

– Часов в шесть-семь?

– Точно была, я еще с Дуськой, соседкой разговаривала, а та как подхватится… «Ох, – говорит, – уже скоро семь», – и побежала…

– А не видела ли ты, бабуся, машины тут какой? – совсем ласково спросил Василий Петрович.

– Машины? – переспросила старуха. – Машины не видела, а катафалк тут стоял, автобус похоронный. Мы еще удивлялись с Дуськой, чего он стоит. Вроде все, слава Богу, живы еще, – старуха хихикнула.

– Куда он делся потом? – перебил он ее.

– А и уехал. Как раз около семи часов. Может, шофер приезжал к знакомым. Я с Дуськой распрощалась, потом глянула, а его уже нет… А что, миленок, может, случилось чего? – тут глаза у старухи так и впились в Василия Петровича. Желтое пламя горело в них, огонь неистребимого желания – узнать. Господи, вот и произошло наконец что-то. И совсем рядом. Жгучее, преступное, тайное. И взволновалась вялая старушечья кровь, загорелась. Жизнь началась, жизнь…